Книга жизни. Воспоминания и размышления. Материалы к истории моего времени - Семен Маркович Дубнов

Как часто с тех пор я задумывался над важностью этого принципа, наблюдая, как история извращается в угоду тем или другим партийным доктринам или политическим системам, идущим вразрез с общим законом этики, категорическим императивом!

В этот момент я решил изменить имя моего главного труда: «Всемирная история еврейского народа» (вместо эпитета «Всеобщая»). Для немецкого перевода я придумал название «Weltgeschichte des jüdischen Volkes» и советовался с знатоками немецкого языка Койгеном и Штейнбергом, допустим ли в этом сочетании термин «Вельтгешихте». Они сначала колебались, но потом решили, что это допустимо в особом смысле, а именно в смысле истории евреев во всем мире с важным для меня оттенком «история всемирного народа» (Weltvolk), не ограниченного особой территорией. По-французски тот же термин звучал бы «histoire universelle du peuple juif». Некоторые немецкие рецензенты порицали мой неологизм, но большинству он понравился, и потом он даже стал очень популярным.

Но с выходом в свет первого тома «Древней истории» (сентябрь 1924) умерло напечатавшее его издательство («Гешер»). Основанное без капитала, в расчете на кредит, оно не в состоянии было даже расплатиться с типографией, не говоря уже об уплате авторского гонорара. Мне грозила и материальная необеспеченность, и новая задержка в «ликвидационной» работе. В отчаянии я обратился в Париж к Винаверу, которому очень понравилась моя «Новейшая история», с просьбой составить группу лиц для издания второго тома «Древней истории». В ноябре я получил от него ответ, что он приступает к образованию такой группы. Я послал ему смету только на типографские расходы, отказываясь от авторского гонорара, и Винавер впоследствии прислал эту сумму с такой предупредительностью, которая меня тронула. Мы тогда вели дружескую переписку, из которой я узнал, что он, отличный цивилист, хорошо устроился в эмиграции как консультант по гражданским процессам для русских и даже для французских адвокатов. Он вынужден был прекратить издание своего еженедельника «Еврейская трибуна»{784}, но поддерживал газету Милюкова «Последние новости»{785} и литературное приложение к ней («Звено»).

В октябре я закончил редактирование текста «Литовского Пинкоса» и написал обширное введение к нему на иврит. Вышло большое академическое издание с полным научным аппаратом, но в эмигрантских кругах и в нашей скудной научной литературе оно на первых порах прошло почти не замеченным.

Только один раз в том году я проник в область публицистики. По просьбе редакции большой американской газеты «Тог» я написал для ее юбилейного номера статью на идиш о политических итогах десятилетия 1914–1924 гг. в еврейской жизни. «Подвел итоги под „красной“ и „черной“ чертой современности, а в конце указал на голоса из Лондона и Женевы (из конференций о разоружении), на призыв к миру, к которому начинает прислушиваться измученное человечество. Кончил статью призывом: „Прислушивайтесь!“» (запись 11 сентября).

О прочих эпизодах и настроениях пусть расскажут мои дневники.

9 февраля. …Отклонил вчера предложение группы берлинских ученых (Эльбогена и других) составить вместе «нового Греца», переработать целиком его многотомную историю. Объяснил принципиальным несогласием портить переделкою классический труд, хотя и устаревший, и бесцельностью для меня параллельной работы в собственном издании и чужом.

19 апреля. Вчерашний пасхальный «сейдер» в странной обстановке: в семье бывшего комиссара юстиции Штейнберга, приверженной к религиозным обычаям... Были эмигранты молодые и средних лет, между ними и Эмма Гольдман{786}, лидер американских анархистов. Она рассказывала мне, как она во время войны сидела в тюрьме в Америке за политическую агитацию, затем была выслана из страны, попала в Россию при большевиках и наконец рада была вырваться оттуда...

7 мая. …Получил из Палестины третий том «Писем Ахад-Гаама». В нем напечатано много писем А.-Г. ко мне за годы 1902–1907, и я тотчас просмотрел их все. Перенесся мыслью в те годы — «допотопные», полные тревог, но также и надежд...

9 мая. …Сейчас написал короткое письмо одному призраку былого: Р. Зайчику, которого потерял из виду уже 20 лет. Он, говорят, теперь профессор в Кельне, давно перешел в католичество и органически чужд нам. И все-таки я решил написать ему; прямо поставил ему вопрос: «С нами ли ты, или с врагами нашими?» Отправляю на авось по адресу Кельнского университета...

Получил на днях из Франкфурта-на-М[айне] второе издание моего очерка «Что такое еврейская история» в немецком переводе Фридлендера. Перепечатано с берлинского издания 1898 г. Очерк писался в 1892 г. и ныне меня не удовлетворяет, но сколько жара души вложено было в эту работу! Жаркое лето Одессы, беседка, обвитая виноградом, и горячие мысли, изливаемые на бумагу. А позже, в марте 1898 г., радость первого появления моих мыслей в Западной Европе...

14 мая. Получил из Петербурга новый, XI том «Еврейской старины» — радостный признак еще не угасшей духовной жизни в стране смерти и разрушения. Редакционная коллегия (Л. Штернберг и др.) отмечает в предисловии факт выхода книги «Старины» впервые после моего отъезда. Да, вспоминается мое десятилетие «Старины», от 1909-го до конца 1918 г. Соперница моей «Истории», «Старина» отвлекала меня от главного дела жизни, но все же я любил ее и отдал много сил и жара души...

5 июня. Сегодня утром получил от «Jüdischer Verlag» кучу рецензий на первые два тома моей «Neueste Geschichte», вышедшие в Берлине в 1920 г. Я испытывал странное, чувство, читая эти отклики немецкой печати — часто горячие, страстные, про и контра — в те годы, когда я пребывал в петербургском гробу. Общий вывод: книга произвела сильное впечатление на друзей и врагов, заметивших в ней новую концепцию истории...

4 июля. В журналах здешних ассимиляторов появляются рецензии о III томе немецкого издания «Новейшей истории», свидетельствующие, что книга попала не в бровь, а в глаз. Возмущаются моим отношением к истинным немцам из евреев и их вильгельмовскому патриотизму прежней эпохи...

23 июля. Был Бялик, приехавший на короткое время из Палестины. Восторгается впечатлениями возрождающейся страны и зовет меня туда, зовут все тамошние друзья. Но как мне ехать? Можно там осуществить только еврейское издание моей «Истории», но как быть с русским, еще не доведенным даже до половины? Я должен издать оригинал и на его основании уже строить переводы, а для этого нужно еще два года жить в Берлине, у русского печатного станка, и здесь страдать от хищных и злых квартирных хозяек, от издателей-банкротов, а может быть, и от злой нужды...

5 августа. Полоса посетителей, приезжих. Были приехавшие из Петербурга А. И. Браудо и Л. Я. Штернберг. Шт[ернберг] вчера долго сидел и рассказывал о нашем интеллигентском быте в Питере. Профессора и студенты выбрасываются из школ или лгут и пресмыкаются перед властью. Изгнанный из университета