В гору - Анна Оттовна Саксе

Арвид мобилизован в легион, только головами покачали и сказали: «Не надо было, мать, пускать. Лучше бы в лес ушел, к партизанам. Теперь бы в почете был». Я всплакнула и говорю: «Глупые мы были тогда, ушел Арвид, как баран на бойню».

— Тогда и умные головы могли одуреть, — добавила Балдиниете. — Изо дня в день только и слышишь: русские отбиты, русские разбиты, всякие «фауи» летят по воздуху, и «тигры» по земле носятся. Если немцы отступят, то русские все сожгут, камня на камне не оставят. Как бы я теперь этих брехливых собак стеганула. Знай я, что русские так скоро придут, я бы своего Ольгерта в землю закопала, две недели как-нибудь выдержал бы без еды.

Пока Балдиниете говорила, за столом освободилось одно место — Саркалиене тихонько улизнула, как кошка, съевшая сметану и испугавшаяся хозяйки.

Гости начали выходить из-за стола и рассаживались группами на лежанке и кроватях. За столом остались Август Мигла и новый председатель исполкома Ян Приеде. Шум беседы был слишком громкий, чтобы слышать все то, что Август говорил Яну. Но лица у обоих были очень серьезные. Август время от времени наполнял рюмки и заставлял Яна выпить. Мигла говорил без умолку, а Ян, соглашаясь, часто кивал головой. Наконец от опьянения голова у него начала качаться сама по себе. Озол озабоченно посмотрел на бездумное лицо Яна Приеде и только сейчас обратил внимание, что тот за весь вечер не проронил ни слова.

«Сможет ли он быть настоящим хозяином волости? — тревожила неприятная мысль. На завтра в волости назначено общее собрание. Лучше будет говорить самому. Ян может напутать. И как это я за ним не уследил — дал ему напиться».

После полуночи люди стали собираться домой. Завтра собрание, регистрация. Да и уборка еще не закончена, поля прямо плачут по жнецам.

Озол и Мирдза простились с Лидумиете, она горячо пожимала им руки и просила навешать, зайти поговорить. Так она хоть на минутку забудет о своем горе. Выйдя во двор, Озол увидел, что вокруг Яна Приеде происходит нечто вроде торга. Ян уже было поставил ногу на подножку линейки своей бывшей хозяйки Ирмы Думинь, но подъехал на своей рессорной коляске Август Мигла и размашистым жестом пригласил его к себе.

— Пожалуйста, господин Приеде, лошадка у меня порезвее. Доставлю к самому крылечку.

— Пусть Ян садится ко мне за кучера, — старалась Ирма Думинь отвоевать Яна себе. — Переспит эту ночь на своем привычном месте. Утром позавтракает. Ведь никто ему, бедняге, не сготовит.

Увидев Озола, Август отстал от Яна.

— Господин товарищ Озол! — воскликнул он заискивающе. — Вы, наверное, пешком? Садитесь оба с барышней, подвезу!

Озол хотел было уже направиться к коляске Августа, но его удержало какое-то внутреннее отвращение к скользкой лести, просвечивающей в каждом слове и каждом движении Миглы. Лицо его, круглое, с мелкими складками от носа до углов рта, с рыжеватыми, дугообразно свисавшими усами и острой бородкой, казалось сальным, покрытым жиром.

Маленькие тюленьи глазки, притаившиеся между вздутыми мешочками век, временами так преданно и заискивающе смотрели на собеседника, словно хотели сказать: поверь мне, такой честный человек не может лгать.

«Нет, он, Озол, не сядет рядом с этим «библейским жеребцом», — так в насмешку издавна прозвали в волости Августа, ханжу, болтуна и в то же время мелочного и жадного человека. И Яна Приеде надо вырвать из зубов этой щуки. После своего возвращения из уезда Озол еще не успел поговорить с Яном, не знал, как тот подготовился к регистрации жителей, как начал вести хозяйство волости.

— Мы с Яном пойдем домой пешком, — произнес он строго. И Приеде, не сказав ни слова, соскочил с линейки, на которую уже успел было усесться, и бросил вожжи Ирме.

Озол с Мирдзой и Янисом вышли через ворота и свернули на тропинку.

— Ты, может, хотел бы поехать? — начал Озол разговор.

— Ничего, можно и пешком, — пробормотал Ян. — У меня только ноги что-то тяжеловаты.

— Не надо было столько пить.

— Да разве я по своей воле? Мне противна эта водка, — оправдывался Ян. — А он, этот Август, знай подливает да подливает.

— Тебе надо быть осторожным. Еще не раз вот такие августы будут пытаться напоить тебя, чтобы потом вся волость пальцем указывала. Ну, ладно, — Озол переменил разговор. — Расскажи, кто у тебя уже работает?

— Кроме рассыльного Рудиса Лайвиня, никого у меня нет. Он и повестки пишет.

— Как никого? Кто же будет завтра регистрировать население? — заволновался Озол.

— Вот и сам не знаю.

— Что? — Озол от изумления даже остановился. — Кому же это знать?

— Где ж я их возьму? — беспомощно спросил Ян и тоже остановился.

— С неба они не свалятся, самому надо найти. И секретаря у тебя тоже нет?

— Нет, — развел руками Ян.

— Значит, завтра с утра надо найти секретаря и канцелярских работников. Есть ли у тебя кто-нибудь на примете? — деловито спросил Озол.

— Да нет, — виновато пробормотал Ян. — Я думаю, может быть, прежний писарь, господин Янсон. Он это дело знает. Что я понимаю в таких делах?

— Ты, Ян, оставь этих «господ», — сказал Озол, отвыкший за эти годы от слова «господин». — А как он себя вел при немцах?

— Так себе, ничего. Что приказывали, то и делал, — ответил Ян.

— Но он ужасно пьет! — возмущенно воскликнула Мирдза.

— Обойдемся и без Янсона, — решил Озол. — Пусть идет в армию, может, там закалится.

— Он не захочет идти, — усмехнулась Мирдза. — Еще при немцах, бывало, говорил, что не может людей убивать, мягкий характер ему не позволяет этого. Он называет себя пацифистом.

— Ничего, ничего, — рассмеялся и Озол. — Если он не любит войну так же сильно, как мы, то пусть поможет поскорее ее окончить. Тем более ему теперь пришлось бы стрелять не в людей, а в фашистов.

— Да, но где же мы тогда возьмем писаря, — не поняв разговора, спросил Ян.

— Папа, нельзя ли — Зенту Плауде? — предложила Мирдза. — Она раньше некоторое время работала в лесничестве.

— А, эту невесту Густа Дудума? — переспросил Ян.

— Тьфу, как ты так можешь говорить! — рассердилась Мирдза. — Зента бегает