Набег язычества на рубеже веков - Сергей Борисович Бураго
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потому Фейербах прежде всего отверг основу диалектической логики: «свойства, благодаря которым вещь отличается от других вещей или им противоположна, – говорится в разделе «Тождество и различие», – должны соответствовать закону тождества, согласно которому она есть это и ничто другое, иначе различие не есть ее различие, противоположность не есть ее противоположность. Поэтому закон тождества не стоит рядом, а возвышается над другими законами рефлексии – это правило, согласно которому устанавливается различие, противоположно сть»45.
Так, протестуя против рассудочной абстракции гегелевской диалектики, в которой он видит завершение линии «Кант – Фихте – Шеллинг», Фейербах возвращается к принципу статической разъединенности и тем самым превращает мир в скопление первичных самодостаточных вещей, что как мы помним, уже было в философии скептицизма. Рассудочность диалектическая сменяется рассудочностью формально-логической. Не движение, не продуктивность мира первичны, а именно взятые сами по себе отдельные, ощущаемые в своей конечности предметы, вещи. Естественно поэтому, что для Фейербаха и «сознание есть не что иное, как осознанное, ощущаемое ощущение»46. Словом, – назад к эмпиризму!
Фейербах, рассыпав мир на самостоятельные единичности, разумеется, и человека свел к такой же единичности. Положение романтической диалектики о рационально-чувственной цельности человека и его внутреннем единстве с другими людьми и универсумом сначала формализовалось у Гегеля в тождество бытия и мышления, а это последнее – уже не дифференцируя с романтической идеей единства – Фейербах «снял» знакомым нам по философии эмпирического скептицизма положением о внутренней целостности человека как его неделимости и четкой ограниченности от мира физическим пребыванием «здесь и теперь»47. Фейербах убежден, что «человек составляет единство как результат совместной гармонической деятельности различных органов»48. Даже мышление, по Фейербаху, расчленяется на единичные мысли, которые «следуют одна за другой, приходят и исчезают так же быстро, как молния, и даже быстрее, – но и в материальном смысле; ведь мышление в XIX столетии другое, чем в XVIII; оно одно – ранним утром и другое – ночью, одно – в юности и другое в старости»49. Так и кажется, что эти слова принадлежат Давиду Юму. Такая постановка вопроса естественным образом приводит к признанию множественности истин, то есть ко всему тому же эмпирическому нравственному релятивизму. «Для Гераклита, – писал Фейербах, – сам поток есть нечто неизменное, постоянно пребывающее, для Парменида, то, что течет. Между тем можно оправдать оба взгляда, которые коренятся как в природе предмета, так и в природе человека; оба взгляда повторяются на тысячи ладов в жизни и мышлении человека. Для одного, например, достаточно собственной жены, чтобы познать женщину, как таковую, другой же считает, что он познает женщину, если изучит большое их количество. Первый взгляд есть взгляд спокойного, сосредоточенного человека рассудочного типа; второй взгляд свойственен горячему человеку»50. Должного, таким образом, в представлении о потоке, как и должного в поведении человека – нет: все зависит от склонностей и от характера. Но ведь тогда нет и объективной истины, или она нам принципиально недоступна.
И последнее о потоке. «Гегелевский метод, – пишет Фейербах, – в целом страдает тем недостатком, что он рассматривает историю как поток, не исследуя дна, над которым данный поток протекает»51. Хорошая метафора, многое поясняющая в позиции самого Фейербаха и прежде всего подмену им движения статикой, разделение мира на отдельные самодостаточные предметы, то есть его возвращение к основополагающим принципам эмпиризма.
В своем предсмертном письме к сыну Фридриху, которое известно, как его философское завещание, Шеллинг написал: «Лессинг в свое время сказал: все – единое, и я не знаю ничего лучше. Я тоже не знал ничего лучшего»52.
Глубокое недоверие к этому «лучшему», сведение человеческого существа к прифантазированному какому-то голому рассудку либо подводило живое единство человека с миром к мертвой логической абстракции, как это было у Гегеля, либо – как у Фейербаха – разбивало универсум на бесконечные единичности. В философии «дна» не в меньшей степени, чем в философии «понятия», давала себя знать знакомая нам по эмпиризму интенция к опредмечиванию всего сущего, когда бесконечное становится конечным, движение – неподвижностью, «поток» либо проносится как-то независимо от дна (то есть основы мироздания), либо он бурлит в замкнутом пространстве понятия, обладающего безусловно четкими (предметными границами) в качестве абсолютности своего значения.
Именно за этот рационалистический идеализм критиковался впоследствии Гегель, и за эту метафизику остановленного движения критиковался и Фейербах.
Соединение же диалектики с жизненно очевидным взглядом на мир обусловило, в частности, и известную концепцию языка как «непосредственной действительности мысли», которая по существу, вполне согласуется с пониманием языка у Вильгельма Гумбольдта и теоретиков немецкого романтизма.
Примечания
1 И. Кант. Собрание сочинений в шести томах. Т. 3. М., 1988. – С. 155.
2 Там же.-С. 127.
3 Там же.
4 Там же. – С. 120.
5 Там же. – С. 129.
6 И. Кант. Указ издание. Т. 4(1). – С. 493.
7 Там же.-С. 483.
8 И. Кант. Указ, издание. Г 5. – С. 278.
9 И. Кант. Из «Лекций по этике». – В кн.: Этическая мысль. 1988. Науч. – публицистические чтения.-М., 1988.-С. 305.
10 Там же.
11 И. Кант. Указ, издание. 4 Т. (1). – С. 463.
12 Там же. – С. 362.
13 Ф. Шиллер. Собр. сочинений в восьми томах. Т.1. М.-Л., 1937. – С. 164.
14 Цит. по статье А. В. Гулыги «Философское наследие Шеллинга». – В кн.: Ф. Шеллинг. Сочинения в двух томах. Т. 1. М., 1987. – С. 30.
15 Там же.
16 Ф. Шеллинг. Указ, издание. Т. 1. – С. 419.
17 «Вилой природу гони, она все равно возвратится» (лат.). Гораций. Послание 1, 10, 24 (Примечания к кн.: Ф. Шеллинг. Сочинения в двух томах. Т.1. – С. 601).
18 Ф. Шеллинг. Указ, издание. Г 1. – С. 235–236.
19 Там же. – С. 237.
20 Там же.-С. 182.
21 В литературе не раз подчеркивается благотворное влияние Шеллинга на русскую литературу. См., например, прекрасную книгу Ю. В. Манна «Русская философская эстетика» (М., 1969). Недавно в цитировавшейся уже нами статье «Философское наследие Шеллинга» (см. примеч. 65) А. В. Гулыга выделил специальный раздел
