Не просто устала. Трудная правда о послеродовой депрессии - Ксения Красильникова

Настя, 32 года

«Я думаю, какая табуретка лучше подойдет, чтобы поставить ее на балкон и спрыгнуть». Вот самая страшная фраза, которую мне доводилось слышать в жизни. Ее сказала моя сестра-близнец, незадолго до этого родившая ребенка.

Мы рано научились радоваться тому, что мы есть друг у друга, и с самого детства были заодно. Мы много лет делили комнату, у нас не было тайн и секретов, почти всегда мы были главными людьми в жизни друг друга. Между нами до сих пор существует прочная и важная для нас сестринская связь. Даже когда мы завели свои семьи, мы не отдалились и по сей день видимся при первой возможности, вместе ездим в путешествия, работаем и отдыхаем. Со сложностями мы справляемся тоже рука об руку.

Мы сознательно решили завести детей в одно и то же время: нам казалось, что так будет проще, что наша привычка делить радости и невзгоды на двоих сможет выручить нас и в этом случае. К тому же вдвоем заходить в эту реку было не так страшно. Когда моя сестра родила ребенка, я была на седьмом месяце беременности. Я отлично помню день ее родов: я страшно волновалась и, чтобы отвлечься, занималась спортом. Следующий кадр в моих воспоминаниях: я стою посреди сугробов около своего офиса, разговариваю по телефону с мужем сестры, который только что стал отцом, и бешено радуюсь, разглядывая фотографии новорожденного Ильи. Потом мы с сестрой были все время на связи, и я помню, как мне было больно и обидно от того, что она провела первые сутки после родов в реанимации – в неуютном, холодном, бездушном пространстве, без ребенка, который дожидался ее в детском отделении. Так было не потому, что что-то пошло не так, а потому, что в клинике, где она рожала, такие правила: после кесарева все проводят в реанимации сутки.

Потом мы с мужем приехали ее навестить. Она шла по коридору бледная и уставшая, держась за руку своего мужа. В глаза бил яркий, неуютный больничный свет. Рядом с нами была огромная тяжелая дверь – в детское отделение. За ней лежали новорожденные, а в коридоре без них изнывали их мамы. Почему? Такие правила. Когда медсестры или врачи заходили в это недоступное простым смертным, то есть только что родившим новых людей помещение, слышался надрывный младенческий плач. Племянника я так и не увидела: не положено. Детей приносят на кормление несколько раз в сутки (уже сытыми, накормленными смесью), а в остальное время прикасаться к ним нельзя. Эти условия казались мне бесчеловечными, а что испытывала моя сестра, я не могу даже представить. Она присылала грустные и тревожные сообщения из клиники – о том, как ей там не нравится и как она хочет домой. Еще она сказала: «Ты здесь рожать не будешь. Только через мой труп».

Когда она наконец приехала домой, веселее ей не стало. Поначалу я списывала ее потухший взгляд и бледность на усталость от больницы и недавнюю операцию. У меня не было сомнений, что скоро она восстановится физически, привыкнет к новому статусу и начнет наконец кайфовать от того, что произвела на свет нового человека.

Меня всегда терзали сомнения относительно того, стану ли я хорошей матерью, а вот по поводу материнства моей сестры я не сомневалась ни секунды: в отличие от меня, она с уверенностью и предвкушением счастья рассуждала о том времени, когда у нее появятся дети. Она очень рассудительная, добрая, невероятно умная, старательная и трудолюбивая женщина, готовая на все ради тех, кого любит, – из таких получаются самые лучшие мамы. Я представляла, что, как только у сестры появится ребенок, она быстро разберется, что с ним делать, и потом, когда я рожу, все мне расскажет и объяснит.

Но прошло две недели после ее родов, а она становилась все мрачнее, очень быстро худела и бледнела. На вопрос «Как дела?» она всегда отвечала «Плохо», по телефону говорила отрывисто, голос был бесцветным, будто бы чужим. Одним субботним утром она сказала мне, что ее посещают совсем плохие мысли. Мы созвонились с моей мамой и обсудили, что ситуация не налаживается и, кажется, нашей компетенции не хватает на то, чтобы ей помочь. В тот же день мы стали искать психиатра, к которому можно было бы обратиться.

Я поехала к ней. Мы не виделись буквально несколько дней, и за это время с ней произошли пугающие изменения. Она была похожа на тень самой себя – очень худая, болезненно осунувшаяся, со стеклянным взглядом. Она жаловалась, что не может спать, отказывалась от еды. Мы пошли прогуляться вдвоем, и в этот момент прозвучала фраза про табуретку. В эту секунду внутри меня будто бы обрушилась огромная бетонная плита. Мне стало страшно жить – не только потому, что услышать такое от самого любимого человека, будучи на сносях, почти невыносимо, но и потому, что я поняла, что бессильна. Моих навыков не хватило бы, чтобы помочь сестре.

Следующие несколько месяцев были чудовищно напряженными.

Первое время после того, как сестру госпитализировали, я надеялась на ее скорую выписку. Но надежда размазывалась об реальность: легче ей не становилось, врачи не давали прогнозов, не обнадеживали родственников и рекомендовали не приезжать в больницу: говорили, что общение – даже с близкими – может ухудшить ее состояние. Я периодически отпрашивалась с работы, чтобы посидеть с племянником, – пока муж сестры был на своей работе, с которой его не отпускали. Ситуация была очень тяжелая для всей семьи, это было похоже на военное положение, в котором мы мобилизовали все силы. Я тогда много думала о женщинах, у которых не было такой поддержки в аналогичной ситуации, о тех, кто сталкивался с обесцениванием чудовищных симптомов послеродовой депрессии.

Помимо прочего, мне было страшно за себя: мне вот-вот рожать, а у нас в семье такие чудовищные события. Я тоже боялась заболеть послеродовой депрессией. В самый тяжелый момент я обратилась к психотерапевту – и это было правильным решением. Вообще не стоит забывать о том, что родственникам человека с депрессией тоже может быть нужна профессиональная помощь.

Выздоровление сестры заняло гораздо больше времени, чем хотелось ее семье. Родственникам человека с депрессией нужно понимать: болезнь лечится, но лечение может занимать месяцы или даже годы. В какой-то момент мы свыклись с тем, что сестра лежит в больнице, потому что это необходимо. Пришлось, конечно, использовать все запасы терпения. За то время, что она