Закон Фукусимы - Силлов Дмитрий Олегович "sillov"

– Нет, – автоматически прошептал я на том же языке, сообразив, к чему клонит Виктор. Я хотел было продолжить, сказать, что всегда можно попробовать поискать иной выход, – но тут же осадил себя: в подобной ситуации любая сентиментальная хрень типа «нет, не надо, не делай этого» будет выглядеть тупо. Она в принципе всегда так выглядит, когда серьезный человек уже принял серьезное решение, а ты пытаешься его отговорить.

– Понимаю тебя, – кивнул Савельев – и скривился от боли. Я заметил, что жесткие волоски на его руке, неестественные что для человека, что для любого теплокровного животного, стали заметно длиннее. Наверняка сейчас в организме Виктора происходили и другие процессы, причиняющие ему невыносимые страдания.

– Понимаю, – негромко повторил он – слова давались ему все труднее. – Но и ты пойми меня: мне нужно вернуться к дочери. А пока что я попрошу тебя присмотреть за ней. Сделаешь?

– Да, – кивнул я, глотком загнав обратно в желудок нервный спазм, подступивший к горлу.

– И то, что надо сделать, – сделаешь?

Я молчал. То, о чем он просил, требовало сноровки, которой у меня не было.

– Сейчас я говорю не с тобой, Снайпер, – скрипнув зубами от боли, проговорил Виктор. – Сейчас я говорю с ками великого воина Идзумо Такэру, которое живет в тебе. Могу ли я рассчитывать на то, что все будет сделано правильно?

– Да, – сказал не я; было ощущение, что слово родилось внутри меня, в районе солнечного сплетения, и против моей воли вырвалось наружу.

– Хорошо, – проговорил Виктор. – Тогда – сталкер по прозвищу Снайпер, прими обратно в дар мой нож. Тебе он нужнее, чем мне. Но сначала…

С этими словами Японец со всей силы вонзил «Бритву» в свой левый бок, и, резко рванув рукоять вправо, вспорол себе живот, совершив древний обряд сэппуку – акт высшего проявления чести и достоинства японского самурая.

То, что было мной, все мое существо вздрогнуло от ужаса происходящего. Но тут меня словно затопила волна чужой воли, неотвратимой и невообразимо мощной, как та, что несколько лет назад обрушилась на берег Японии, уничтожив электростанцию «Фукусима-1».

Мое тело больше не подчинялось мне. Я лишь в качестве стороннего наблюдателя мог видеть, как мои руки занесли черный меч Виктора над его склоненной книзу головой – и ударили…

Ладони даже не почувствовали, как клинок прошел сквозь шею Японца. Зато ощутили, как, повинуясь все той же чужой воле, меч не пошел по инерции дальше вниз, а был вырван вверх на середине движения неимоверным усилием, от которого страшно заныли плечи, не привыкшие к такого рода ударам.

А потом я – уже я! – закрыл глаза.

Я знал о ритуале сэппуку.

И об обязанностях кайсяку – близкого друга самурая, принявшего решение совершить этот ритуал. Чтобы не допустить мучительной смерти боевого товарища, кайсяку был должен отрубить ему голову после того, как живот будет взрезан. Причем отрубить так, чтобы голова не отвалилась, а повисла книзу на куске кожи – касание отрубленной головой пола в средневековой Японии считалось позором. И я знал, что великий воин Идзумо Такэру сейчас справился с тем, что мне в силу отсутствия необходимого навыка было не под силу…

И тут я услышал шелест, словно ветер шевелил кучку опавшей листвы, играя ею на сухом асфальте. Я, сделав над собой усилие, открыл глаза, ожидая увидеть страшное…

Но увидел лишь, как нечто серое и бесформенное, уже совершенно не похожее на обезглавленный труп, осыпается вниз, становясь просто горстью пепла и ворохом смятой одежды, среди которой, зловеще сверкая кровавым отблеском, уже лежала моя «Бритва».

Ну да, конечно. Все было объяснимо.

Виктор подарил мне «Бритву», после чего уже не его нож получил способность резать бывшего хозяина, ставшего для него просто чужим человеком.

И не только резать…

Из чужих людей, рискнувших взять в руки мой нож, «Бритва» выпивала всю влагу, превращая их в мумии. «”Бритву” можно продать, – зазвучали у меня в голове слова давно уже покойного Копии. – Или подарить. Или, в крайнем случае, снять со случайно найденного тела, убитого не тобой. Тогда от нее новому хозяину будет одно сплошное уважение и подспорье. А вот отнять никак нельзя. Потому как отомстит».

Я подошел, наклонился, поднял нож, на клинке которого не было ни капли крови. Это нормально для «Бритвы», которая, словно вампир, пьет кровь тех, чьи жизни забирает. А может, не только кровь, но и ками, как черный меч древнего самурая, который я держал в другой руке.

Рукоять «Бритвы» привычно легла в мою руку – и я тут же чуть не выронил нож, получив в ладонь нечто, похожее на неслабый разряд тока. Больно, но не обидно. Понятно за что.

«Извини, – мысленно попросил я. – Так было надо».

И получил второй разряд, но несколько послабее.

Намек понятен. Впредь постараюсь никому не дарить свой нож. И дело не в разряде, пусть даже очень болезненном. Друзей нельзя предавать никогда, даже если это оправдано чрезвычайными обстоятельствами.

Потому что не существует на свете обстоятельств, из-за которых можно предать друга…

И из-за которых можно нарушить слово, данное другу.

Виктор перед смертью попросил позаботиться о его дочери. Так что у меня появилась еще одна причина выжить. Но прежде нужно было закончить начатое и уничтожить к чертям крысособачьим этот проклятый подземный город…

Цель, конечно, значимая, но для того, чтобы ее выполнить, требовалось как следует вооружиться, благо арсенал был рядом. Меч и нож, безусловно, предметы полезные, но в современном мире их явно недостаточно, чтобы решать серьезные боевые задачи.

Ножны черного меча я нашел довольно быстро, они валялись неподалеку от сгоревшей матки кумо. Я подошел, подцепил их устье кончиком меча – и они на удивление плавно наделись на клинок.

Признаться, я все еще был в шоке от произошедшего: все-таки смерть друга – это серьезное потрясение для бойца любого уровня подготовки. Потому действовал я совершенно нерационально. Бродил по полю недавнего боя, зачем-то искал ножны для меча, который мне как оружие на фиг не сдался. По-хорошему, следовало его бросить, упаковать «Бритву» обратно в руку и идти в арсенал…

Но я не мог вот так сразу уйти.

Куча мыслей и вопросов метались в голове, словно стая птиц в клетке. Надо ли похоронить то, что осталось от Виктора? Но как и куда хоронить серую пыль, когда вокруг сплошной камень? А меч? С собой его таскать точно не вариант, но и выбросить как-то нехорошо, все-таки оружие друга, в котором, если верить Савельеву, теперь заключено его ками. А если все-таки взять с собой, то, блин, как его крепить этим шнуром, намотанным на ножны?! У Виктора ловко получалось: пара секунд – и меч уже привязан к спине. У меня так точно никогда не выйдет. Может, рюкзак какой-то длинный для него найти или чехол с лямками для переноски?

Внезапно я почувствовал, что мои руки сходятся против моей воли! Я привык крепко удерживать любое оружие, а сейчас ничего не мог поделать – «Бритва» и черный меч Виктора притягивались друг к другу, словно два мощных магнита!

Причем с мечом творилось нечто странное…

Он словно плыл в мареве, образовавшемся вокруг него. Стремительно терял форму, превращаясь в нечто похожее на длинную кляксу, размытую в пространстве. И сейчас эта черная, вязкая полужидкость, изогнувшись, тянулась к моему ножу, от которого исходило яркое, кровавое, грозное сияние цвета назревшего Выброса, который вот-вот пронесется над Зоной…

Происходившее выглядело довольно жутко. Я попытался разжать пальцы, бросить предметы, которые начали вести себя пугающе странно.

Но не тут-то было!

Мои руки меня не слушались. Сквозь мое тело проносились и трещали молнии, которые я прекрасно слышал и от которых мои мышцы дергались, будто в конвульсиях. То ледяные, то огненные волны прокатывались по моим рукам, и казалось мне, что два смертоносных предмета сейчас будто знакомятся, обмениваясь потусторонними энергиями, и я в этом процессе участвую в качестве куска провода между двумя не принадлежавшими этому миру субстанциями, по которому пустили электрический ток, не спрашивая его согласия. Ну конечно, кто в своем уме будет разговаривать с проводом? Его просто используют, вот и все.