Змееловы - Анатолий Безуглов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Интересно, — засмеялась Седых. — И у вас достаточно оснований для таких обобщений?
— Вполне. Женщин я делю на восемнадцать категорий. Классификация строго научная, с учетом большого опыта. И знаете, разговаривая с мужчинами, в общем-то каждый раз убеждаюсь, что мои наблюдения и выводы абсолютно правильны. Но при разнице у всех восемнадцати категорий наблюдается ряд общих черт…
— Например, какие категории?
Чижак взял в кулак бороду.
— Категория первая. У которых тяга к семье, верности. Типичный представитель — наша Зиночка Эпова. Знаете?
— Да, конечно.
— Типичный комплекс семейственности. Хочет замуж. Нет, я ничего плохого в этом не вижу, но думаю, что замужество — это следствие, а не самоцель…
— Ясно. А Оля Гриднева? — как бы невзначай спросила Вера Петровна.
— Та похитрее будет. Четвертая категория. Ей подавай что-нибудь из ряда вон. И обязательно во всех отношениях на голову выше всех остальных…
— Деньги любит?
Чижак на секунду задумался.
— Да не просто деньги, это каждой дуре… простите, девчонке нравится, а с гарантией…
— То есть как?
— Очень просто: ведь сотню можно рублями, а можно одной бумажкой. Значит, не переведутся. Мне думается, Гриднева из тех, кто крупную купюру выискивает. А чего бы ей тогда мотаться то к геологам, то к нам? Мы все-таки поденежней будем.
— Может быть, вы, Чижак, несправедливы к ней?
— Я? Несправедлив? А с чего мне быть к ней несправедливым?
— Между людьми разное бывает, — улыбнулась Седых.
— Нет, я к ней не питал ничего. Этот тип девушек для меня ясен. А если ясен, значит — не интересен.
— А она была к вам неравнодушна?
Веня развел руками:
— Это уж спросите у нее.
— Хорошо, знаток женского сердца и души. А как по-вашему, могла бы Гриднева похитить яд?
Веня ошалело посмотрел на Веру Петровну.
— Вы можете не отвечать, если не хотите, — сказала следователь, глядя на растерявшегося Чижака.
— Нет, почему же, — пробормотал тот. — Значит, могла ли она того, ну… увести флакон?.. А черт ее знает! — Веня наморщил лоб. Видимо, в его голове происходила невероятная для него работа. Он посмотрел на Веру Петровну, потом в окно, затем снова на следователя. Встряхнувшись, Чижак вдруг расплылся в улыбке: — Нет, не могла!
— Почему?
— Женщина, — развел руками Вениамин. — Этим все сказано.
Седых рассмеялась:
— Что именно?
— Поймите: барахло там, тряпье, ну мех еще — куда ни шло. Но яд? Нет. — Чижак решительно рубанул ладонью.
25
После поездки в областную прокуратуру Холодайкин стал проявлять к делу о пропаже сухого яда все больше и больше внимания.
Он тщательно ознакомился с материалами следствия и решил дать кое-какие указания Вере Петровне.
— Вы должны проверить всех, — сказал врио прокурора. — Хорошо, Кравченко опускаем. Ей одной это во вред. Давайте рассуждать: Эпова Зинаида могла быть тем самым человеком, который похитил яд?
— Нет.
— Почему же? То, что она строила определенные виды на бригадира Азарова, ясно.
— Обыкновенная романтическая влюбленность.
— Вы плохо знаете талышинцев. Между прочим, это всегда были зажиточные, крепкие люди. И при царе, и при Советской власти. Места здесь богатые. Нравы суровые. Ее бабку выдали замуж в пятнадцать лет, мать — в шестнадцать. А Эповой уже девятнадцать. Так вот допустим, что Зинаида Эпова задумала женить на себе Азарова. Парень он грамотный, постоянный хороший заработок, внешность отличительная. А здесь появляется Гриднева и отбивает кавалера. Разве не повод для ревности? А где ревность — там всякое может быть. Так что Эпову со счета сбрасывать нельзя.
— То есть вы хотите сказать, что Эпова предрасположена к совершению преступления? Но это неверно вообще!
— Погодите вы со своими теориями! Я вас нацеливаю… Теперь возьмем шофера.
— Пузырева?
— Да. Выпивает. А на выпивку нужны деньги. И немалые. Пьяницы все свое добро пускают по ветру. Зыркают по сторонам — где что плохо лежит. А здесь под рукой яд. Бери спокойно — и дело с концом. Маленький флакончик, а более четырех тысяч рублей. На водку хватит во-о! — Холодайкин провел рукой по горлу. — Эту версию тоже следует отработать.
— Я уже о нем думала. Но вы представьте себе личность шофера: простой, деревенский парень, освоивший профессию водителя в армии. Честно относится не только к своему прямому делу — вождению машины, но и к другим обязанностям. Хорошие руки у парня. Он может и проводку в избе провести, и кран сменить, и смастерить что-нибудь полезное из ненужных деталей. А это верный и никогда не исчезающий приработок. Не очень большой, но всегда достаточный для того, чтобы выпить. И этот смекалистый крестьянский парень отлично понимает, что хоть яду цена четыре тысячи, но никуда он его не денет. Примусную иголку продать можно, чайник, паяльник, наконец, аккумулятор и покрышки — товар быстро и незаметно реализуемый, но яд… Таким образом, личность Пузырева довольно ясна.
— Для меня тоже, — усмехнулся Холодайкин. — Алкоголик. Они ради водки пойдут на любое хищение. Это же потенциальные преступники.
— Главный критерий в оценке личности — это факт совершения или несовершения преступления, — заметила Седых. — Нет факта преступления — нет преступника. Так считают виднейшие советские криминалисты. Фактов против Пузырева нет.
— Пока нет. Вот я вам расскажу случай из своей практики. Появился у нас здесь в Талышинске после войны конокрад — Тит-Косой. Машин тогда почти совсем не было, все на лошадях ездили. И вот две лошади пропали у хозяев. Задержали Тита-Косого, дали два года. Дело было запутанное. Короче, легко отделался. Возвращается он снова. Год всего отсидел. В лагере скостили за хороший труд. Я вызвал его к себе и провел беседу. Парень клянется-божится, что завязал. Ну, завязал так завязал. Но проверять надо. В базарный день иду на рынок. Смотрю, Тит-Косой возле коней отирается. Там длинная коновязь была. Вы старый рынок не застали, не можете знать… Я ему повестку на завтра к себе. Всегда ношу с собой пачку. На следующее утро парень ко мне явился. Я ему опять профилактику. И так раз шесть-семь. И что вы думаете? Не крал лошадей Тит. Во всяком случае, в нашем районе. Потом исчез куда-то… Вот, собственно, так, Вера Петровна.
— Я не могу одобрить ваши действия. А представьте себе, что у него и в мыслях не было снова воровать? Какую травму вы каждый раз ему наносили!
— Тит-Косой не думал красть? — Холодайкин рассмеялся: — Да вы бы видели, как он глядел на коней! Прямо как завороженный.
— И вы считаете, что так надо предупреждать преступность?
— Факт есть факт.
— Не каждый факт — закономерность.
— Не знаю, не знаю… В нашем районе его имя больше в делах прокуратуры не фигурировало.
— Предупреждение преступлений — это целая наука, это комплекс каждодневных мероприятий, деликатная и гуманная работа. Здесь обухом нельзя. Вызывать, оскорблять человека…
— Вот что, товарищ Седых, я не студент, чтобы вы меня учили азбуке. — Холодайкин разозлился. — На всякие ненужные диспуты у меня нет времени. А пока я должен заявить вам официально, что вы медленно и малорезультативно, да-да, малорезультативно ведете следствие.
— Я веду его по всем правилам, установленным Уголовно-процессуальным кодексом РСФСР. Еще раз подчеркиваю, что дело сложное из-за его необычности. И потом, мы имеем дело с экспедицией, которая занята очень важной научной работой. Это я тоже, между прочим, не забываю. И потрошить людей по вашему методу не собираюсь.
— Не справляетесь — так и скажите.
— Я взялась за дело и доведу его до конца.
У Холодайкина заходили на скулах желваки.
Вера Петровна молча вышла.
26
Геннадий сразу заметал, что настроение у жены плохое, как только она переступила порог.
— Устала?
Вера кивнула. Геннадий молча взял у нее сумку с продуктами и отнес на кухню.
Вера тоже почувствовала, что он чем-то недоволен. И вмиг улетел куда-то разговор с Холодайкиным и все те дела, которыми она занималась на работе.
Зайдя на кухню, Вера поняла, в чем дело: на столе лежал нераспечатанный конверт. Письмо из Москвы.
Секретов у них друг от друга не было. Может быть, чужие только. Геннадий не любил говорить вообще, а в частности — о жизни своих друзей. В этом отношении он был идеальным товарищем: ни одно признание, ни один разговор, случавшийся за кружкой пива и поэтому иногда чересчур откровенный, никогда не становился достоянием третьего.
Что касалось Веры — о ней он всегда все знал. И о любом своем шаге так или иначе извещал жену.
И тут — письмо. Обратный адрес с мужской фамилией.
— Гешенька, наконец-то! Антон Романович ответил!