Змееловы - Анатолий Безуглов

— Это квартира Людмилы Каминской. Народной артистки.

— Самой Людмилы Каминской? — вырвалось у врио прокурора.

Семен Трудных кивнул:

— Очень нехорошо получилось. Ругалась. Говорит, жаловаться будет министру связи. У нее сегодня ответственное выступление в Кремлевском Дворце съездов, а мы поднимаем среди ночи…

Холодайкин взглянул на часы:

— Верно. В Москве сейчас половина шестого утра. — Он повернулся к Азарову: — Как же вы это объясните? (Степан недоуменно посмотрел на врио прокурора.) А насчет Гридневой вы спрашивали, товарищ младший лейтенант?

— А как же! Она такую и знать не знает. Впервые слышит. Очень бранилась. Народная артистка…

— Ясно. Что ж, гражданин Азаров, это ваша очередная ложь. Ну, ничего, разберемся. Во всем. Младший лейтенант, проводите гражданина Азарова в комнату помощника прокурора, это прямо у входа.

— Слушаюсь.

Семен Трудных пропустил вперед бывшего бригадира и аккуратно закрыл за собой дверь. Когда их шаги затихли в конце коридора, Холодайкин сказал:

— Теперь, я думаю, вам все понятно?

— Не могу этого сказать, — ответила Вера Петровна.

— Но в том, что Азарова надо арестовать, надеюсь, сомнений нет?

— Есть. И большие.

— Отказываетесь?

Вера Петровна, несколько поколебавшись, тихо произнесла:

— Я против.

Холодайкин удобней подсел к столу, взял чистый бланк и размашисто написал постановление об аресте. Поставив подпись, молча протянул его следователю.

— Ну что же, я вынуждена подчиниться, — сказала Седых, пряча бумагу в папку.

Когда после выполнения всех формальностей Азарова увели в КПЗ, Вера Петровна устало откинулась на стуле. Ее охватила апатия и безразличие ко всему. На душе было скверно.

Ей показалось, что Холодайкин в чем-то прав, потому что следствие пока что мало продвинулось вперед, а улики действительно не в пользу Азарова. Его поведение… Самое обидное заключалось в том, что ее тщательно продуманный план рухнул. Она чувствовала, что истина откроется в результате каких-то тонких догадок и наблюдений, и открыться сможет только в том случае, если все будет оставаться на своих местах.

Теперь же, после ареста Азарова, непонятной и странной историей с номером телефона, показаний Клинычева и Эпова дело перестало быть для нее осязаемым и внятным. Произошли события, к которым следователь внутренне не была готова.

Надо было стереть начисто в своей душе первое впечатление от встречи с этими людьми, отношение к каждому из них, сложившееся уже в ходе следствия. Вера Петровна упрекнула себя в том, что поддалась обаянию смелой профессии ребят и непонятной для нее страсти к этой работе. Да и Степан Азаров? Казался честным. А тут — ложь. Но, с другой стороны, было глубоко несправедливо отбрасывать все это необычное и действительно незаурядное, что привлекало в змееловах.

Чтобы не оставаться в кабинете наедине со своим смятением, Вера Петровна еще раз пошла на почту, где быстро выяснила, что Азаров и Горохов в один и тот же день отправили по пятьдесят рублей в указанные на следствии адреса.

Гриднева никуда ничего не посылала — ни писем, ни телеграмм, ни денег. В настоящее время фигура Гридневой представлялась следователю одной из главных, если не самой главной, во всей этой истории. Номер телефона, оставленный Азарову, принадлежал Каминской. Откуда знала его Гриднева и почему дала бригадиру, ей было непонятно.

Это походило на известные трюки мошенников. Один даже оставлял липовые визитные карточки (был у нее такой случай в практике).

С почты Седых пошла в РОВД, в котором помещалась КПЗ. Вызывать Азарова к себе ей не хотелось. Привезли бы его в машине, и вся эта унизительная процедура не самым лучшим образом повлияла бы на его состояние.

Скорин предложил следователю свой кабинет, а сам уехал по делам.

За те несколько часов, которые Степан Азаров пропел в камере, он как-то осунулся, под глазами залегли синеватые тени. Хотя внешне бывший бригадир старался казаться спокойным.

— Почему вы хотели улететь в Москву, зная, что не имеете права этого делать? — Вера Петровна разговаривала с Азаровым ровным голосом, не стараясь усовестить его или же, наоборот, подбодрить.

— Я думал, это пустая формальность — подписка о невыезде. Я не собирался бежать. Все мои вещи остались на базе. Да куда я сбегу: адрес моей семьи вам известен, родителей — тоже.

— Это разговор несерьезный.

— Я говорю правду.

— Азаров, ваши показания расходятся с правдой. Вы утверждали, что взвешивание и фасовку сухого яда производили только вы и Кравченко. На самом же деле эту операцию делали и другие люди. (Степан опустил голову.) Почему вы меня обманули?

— Не хотел впутывать Зину и Олю.

— По какой причине?

— Они честные девушки; зачем, чтобы еще их таскали. Фасовали они, не фасовали — какое это имеет значение?

— Имеет. К сейфу было допущено больше посторонних…

— А, — махнул рукой Азаров, — вор слишком часто имел возможность взять яд.

— Ладно. Сухой гадючий яд хранился в одном флакончике?

— Да, только в одном.

— В этом? — Вера Петровна достала бумажку и вынула из нее флакончик, найденный под сейфом.

— Где вы его нашли? — удивился Азаров.

— Отвечайте на мой вопрос.

— Сначала в этом. Посмотрите, там около донышка трещинка. Заметив ее, я пересыпал яд в другой флакончик, целый.

— Вы говорили об этом кому-нибудь?

— А зачем? Яд был записан на меня. Потом, запись в журнале всегда можно сверить с весом яда.

— Еще один вопрос: почему Гриднева дала вам телефон Каминской?

— Не знаю. Здесь что-то не то.

— Говорила она когда-нибудь о Каминской? Может быть, Гриднева знает ее?

— Нет. Такого разговора не было. Даже намека.

— Степан, в тот день, когда вы всей бригадой были в гостях у Эповых, какой разговор состоялся у вас с Петром Григорьевичем?

— Точно не помню…

— Припомните.

Азаров потер лоб.

— Да, он спросил, не смогли бы мы продать ему вагончик.

— И что вы ему ответили?

Степан посмотрел на следователя и покачал головой:

— Я понимаю, почему вас интересует этот разговор. Я ему ляпнул: «А яд вам не нужен?» В шутку, конечно. Подумайте сами, могу ли я распоряжаться имуществом института, тем более вагончиками?

— Хорошо.

Вера Петровна услышала за дверями раскатистый голос Скорина. Она нажала кнопку звонка, и Азарова увели.

Майор вошел в кабинет сердитый и угрюмый.

— Что бушуешь, Федя?

— Алексей Владимирович ходатайствует о поощрении Трудных…

— Ну и что в этом такого, он ведь проявил бдительность.

— Постой, не перебивай старших по возрасту и, между прочим, по званию. А я объявил младшему лейтенанту выговор. — Скорин протянул следователю бумагу: — Полюбуйся, дожили — на моих сотрудников заявления пишут!

Вера Петровна прочла заявление и нахмурилась:

— Действительно, скверно.

— «Скверно»! Жаль, ты женщина, а то бы я похлеще сказал! Представляешь, там женщины с детьми уже третьи сутки вылететь не могут, а он по билету Азарова посылает свою родственницу! — Майор положил на плечо Веры Петровны руку. — Ты там объясни Холодайкину. Я сгоряча не стал ему ничего говорить… Надулся небось на меня…

— Ладно уж, объясню, — улыбнулась Седых. — Но ты все-таки побереги нервы. Они не восстанавливаются… Как идет дело по Рыбнадзору?

— Троих накрыли. А вот с перекупщиками, кажется, маху дали. Упустили. Поздно нас инспектора предупредили.

— Против Клинычева улики есть?

— Зацепка слабая. Может быть, в Сухуми товарищи помогут. Мы дали знать…

В приемной Веру Петровну уже дожидались Кравченко и Зина Эпова. Лицо Кравченко выражало крайнее негодование. Она поднялась навстречу следователю и взволнованно начала:

— Товарищ следователь, обращаясь к вам…

— Пройдемте в кабинет, — предложила Седых, пропуская вперед себя Анну Ивановну и Зину. Она наклонилась к Земфире Илларионовне и шепнула на ухо: — Сделайте что-нибудь, пусть Холодайкин зайдет ко мне.

Секретарь кивнула.

— Так вот, товарищ Седых, обращаясь к вам с просьбой разобраться в этой истории с пропажей яда, — опять заговорила Кравченко, когда они расположились в кабинете следователя, — мы надеялись на помощь со стороны органов прокуратуры. На самом деле, объективно, ваши действия поставили на грань срыва важную научную работу.

— Анна Ивановна, тут прокуратура, — возразила Вена Петровна, бросая нетерпеливый взгляд на дверь. — И мы занимаемся историей пропажи сухого яда на сумму более четырех тысяч рублей.

Твердый, спокойный голос следователя подействовал на Кравченко. Она продолжала уже тише:

— Поймите, Вера Петровна, для результатов деятельности нашей экспедиции не эти четыре тысячи имеют значение, а яд. Его надо найти. Эта история взбудоражила руководство нашего института. С минуты на минуту я жду, что к нам нагрянет ревизия, и экспедицию закроют. Помогите нам!