Минута после полуночи - Лиза Марич

— Мне нужно с тобой серьезно поговорить, — начала Елизавета Прокофьевна.

Трудно сознавать, что за спиной воспитанницы вырастают большие крылья, дающие ей свободу, богатство и независимость, однако делать нечего. Пускай летит куда угодно, лишь бы подальше от этого дома.

— Вчера вечером к нам приезжал Дмитрий Данилович Дубов. Ты его помнишь? — Катя молча кивнула. — Ты видела его после твоего дня рождения? — Отрицательный жест. — Отвечай словами! — раздраженно велела генеральша.

Катя тихонько кашлянула и ответила с несокрушимой вежливостью, которая выводила Елизавету Прокофьевну из себя:

— Прошу прощения, у меня устали связки. Нет, я не видела Дмитрия Даниловича после моего дня рождения.

Генеральша пристально заглянула ей в глаза. Не разберешь, врет или нет. Истукан девка.

— Я спрашиваю не из любопытства. Между нами состоялся разговор, который меня… удивил. Одним словом, господин Дубов просит твоей руки, — наконец, сдалась генеральша.

— И что вы ему ответили?

Елизавета Прокофьевна удивленно приподняла брови.

— Прости, я не могу решать твою судьбу, хотя мы обе прекрасно понимаем, что ответ тут может быть только один. Тебе выпал шанс занять положение в обществе. Приличном обществе! — подчеркнула Елизавета Прокофьевна. — Нужно быть полной дурой, чтобы от этого отказаться.

Катя опустила глаза и задумчиво потеребила салфетку, лежавшую на коленях.

— Господин Дубов богат?

— Богат, — отрывисто подтвердила генеральша. — Умен. Красив. Образован. Чего тебе еще?

— Я хотела бы узнать ваше мнение. С кем еще я могу посоветоваться, как не со своей благодетельницей?

Генеральша не уловила в ее тоне никакого скрытого сарказма, — вот как хорошо владела собой проклятая девчонка! Осталось только проглотить шпильку и поморщиться.

— Я советую тебе согласиться.

— Мне будет тяжело расстаться с этим домом, — пожаловалась воспитанница.

— Давай оставим притворство: мы друг друга не любим.

— Надеюсь, вы не сомневаетесь в глубочайшем уважении, которое я всегда к вам пита…

— Хватит! — велела генеральша. — Прибереги свое кривляние для балагана — там оно будет в самый раз. Слушай внимательно: я хочу, чтобы ты приняла предложение Дмитрия Даниловича. Свадьбу сыграем незамедлительно, до наступления Великого поста. Можешь сообщить матери, что ты пристроена. Уверена, Мария Викентьевна будет в полном восторге. Договорились?

Воспитанница ответила не сразу. Несколько раз свернула и развернула салфетку, поиграла на генеральских нервах, и без того натянутых как струна.

— Мне хотелось бы поговорить с Дмитрием Даниловичем.

— Разумеется, ты должна сама дать ему ответ, — сухо поддержала генеральша. — Я попрошу Дмитрия Даниловича приехать сегодня вечером.

— Сожалею, но сегодня у меня спектакль.

Елизавета Прокофьевна впилась пристальным взглядом в спокойное равнодушное лицо воспитанницы. Что еще она замышляет?

— Тогда завтра?

— Лучше послезавтра. Завтра у меня пять уроков подряд, я хотела бы немного отдохнуть. Пускай Дмитрий Данилович приедет часиков в пять, я дам ему ответ. Мне можно идти?

Генеральша кивнула. Воспитанница сделала чинный реверанс и покинула столовую.

Елизавета Прокофьевна позвонила горничной и велела убирать со стола. Прошла к себе в кабинет, села за большой письменный стол и рассеяно просмотрела письма управляющих. Однако мысли бродили очень далеко от важных финансовых вопросов. Почему у нее так тяжело на душе? Почему дурные предчувствия не только не ослабевают, а наоборот, наращивают свою разрушительную силу? Почему вчера она так и не смогла заснуть, — проворочалась всю ночь с боку на бок? Почему, почему, почему?…

Елизавета Прокофьевна взяла чистый лист, немного подумала и написала:

«Уважаемый Дмитрий Данилович! Ждем вас послезавтра к послеобеденному чаю. Е. Сиберт».

Генеральша запечатала записку в конверт и отправила слугу к Дубову. Приказала ответа не ждать, просто оставить письмо, если профессора не будет дома.

Оставшись одна, генеральша с хрустом потянулась. Ну, вот, дело почти сделано. Еще немного, и камень, девять лет висевший на ней смертным грузом, потянет на дно другого человека. А ей-то что? Дмитрий Данилович сам выбрал свою судьбу!

В фойе редакции журнала «Гала-премьер»…

В фойе редакции журнала «Гала-премьер» красовался фонтан, под потолком висели светильники, состоящие из вертикальных стеклянных трубочек, испускавших свет из нижнего конца. Мраморный пол, футуристские диваны и стол охраны, за которым сидели четверо широкоплечих парней в униформе.

Посетитель буквально протаранил вращающуюся стеклянную дверь. Молодой охранник вскочил ему навстречу, но старший успокаивающим жестом тронул его за рукав и процедил сквозь зубы.

— Порядок. Я его знаю.

Посетитель остановился возле стола. На бледном лбу поблескивали капельки пота.

— Она у себя?

— А вам назначено? — лениво спросил охранник в свою очередь.

— Да! Да!

Охранник сверился со списком, лежавшим у него на столе, и жестом указал на лестницу.

На втором этаже сияло царство авангарда. Стены, выкрашенные в оранжевый цвет с красными пятнами, ярко-зеленые пластиковые столы, агрессивно-оранжевый палас с красными зигзагами. Посетитель обвел кричащую обстановку неприязненным взглядом, промокнул лицо носовым платком и двинулся к двери с матовым стеклом и надписью: «Приемная».

Секретарша — женщина средних лет в деловом костюме, выглядевшем на фоне красных обоев карнавальным, — поднялась навстречу посетителю.

— Марат Матвеевич? Присядьте, Маргарита Аркадьевна говорит по телефону.

Посетитель, не здороваясь и не отвечая, распахнул дверь с табличкой «Главный редактор». В спину ему понесся тихий возглас: «Куда, куда?» Секретарша влетела в кабинет следом за бесцеремонным гостем.

Первое, что бросалось в глаза входящему, был огромный дубовый стол на львиных лапах, стоящий напротив двери. В отличие от раздражающих глаз цветов приемной, кабинет был выдержан в успокаивающей неяркой гамме. Светло-серые стены украшены фотографиями знаменитостей с автографами. Вдоль правой стены стеллажи с папками, у левой стены — кожаный диван и кресла вокруг прозрачного пластикового столика. Серая ковровая обивка приглушала шаги до полного беззвучия, пахло крепкими духами и сигаретным дымом.

Черное кожаное кресло на колесиках развернулось от окна навстречу посетителям.

— Нет, мне нужны маленькие фисташковые пирожные и йогуртовый десерт, — произнес хрустальный женский голос. — Торт будет только один.

Главный редактор и владелица журнала Маргарита Туманова, или Марго, как называли ее знакомые, успешно притворялась очаровательной бойкой старушкой.

Масса взбитых седых кудряшек модного жемчужного оттенка отчетливо выделялась на фоне высокой черной спинки. На коже, испещренной мелкими улыбчивыми морщинками и складочками, — легкая французская пудра, на губах — едва заметная помада натурального оттенка. Такую очаровательную старушку в чепчике, окруженную внуками, можно увидеть на иллюстрациях в книжке братьев Гримм. Одно маленькое дополнение: у Марго никогда не было ни детей, ни внуков.

Секретарша дернула посетителя за рукав и кивнула на распахнутую дверь. Тот молча вырвал руку, не спуская глаз с милой бабушки.

— Хорошо, дорогая, — хрустально зазвенел голос. — Пересчитай и пошли секретарю. Спасибо.

Марго аккуратно ткнула пальчиком с безупречным маникюром в нужную кнопку и положила мобильник на стол.

— Маргарита Аркадьевна, я просила его подождать… — начала секретарша, но посетитель перебил:

— Скажи ей, чтобы ушла.

Улыбчивый кошачий рот приоткрылся, показав мелкие ровные зубы.

— Извини его, дорогуша, он плохо воспитан, — сказала женщина, обращаясь к секретарю. — Сейчас Римма пришлет новый счет за десерт, будь добра, присоедини его к общей смете. И мне на стол.

Секретарша почтительно кивнула, бросила на посетителя еще один негодующий взгляд и вышла из кабинета. Дверь за ней бесшумно закрылась.

— Ну? — Серебряные колокольчики утратили обертоны, голос зазвучал сухо и колко. — Зачем явился? Я тебя не звала.

— Магнитофон отключи, — потребовал посетитель.

Женщина внимательно взглянула на бледное лицо с бегающими глазами. Выдвинула ящик стола и щелкнула кнопкой. Закрыла ящик и выжидательно уставилась на гостя.

Тот склонился над столом и, шаря по лицу хозяйки кабинета выпуклыми карими глазами, спросил с тихой яростью:

— Ты, что, окончательно помешалась?

Кресло стремительно отъехало назад, к овальному окну. Женщина встала. Серебряные молоточки голоса превратились в остро отточенные дротики.