Земное счастье - Гоар Маркосян-Каспер

— Может, тут и была пустыня. — сказал он. — Изначально.

— Изначально? С оплавленными участками? Это каким же образом? — спросил Патрик.

— Но никаких следов радиоактивности нет, — возразил Дан.

— Термояд. Чистая бомба. Или что-то совсем другое. Сверхмощные лазеры, например.

— А что-либо естественное? Нет предположений? — спросил Артур.

— Что? Температуры, при которых многокилометровые зоны превращаются в стекло… Не представляю.

— А промежутки в мелкий щебень, — добавил Дан. — Я думаю, тут поработало нечто, нам неизвестное. Не пропустить на такой гигантской территории ни одного квадратного сантиметра, это ж надо умудриться!

— О сантиметрах судить трудно, — сказал Патрик, — но, наверно, так оно и есть. Маран, как ты тогда выразился? Подарок-урок?

Маран поглядел на него задумчиво, потом еще раз посмотрел на экран, по которому бежала ровная каменистая поверхность, местами присыпанная мелким щебнем или песком, не ответил, а сказал в микрофон:

— Переходите на малый континент. Более удаленный от большого. — Потом тронул сенсор. — Кофе!

Пока операторы выполняли приказ, члены экспедиции в угрюмом молчании пили кофе. Каменистая пустыня тем временем переместилась на боковой экран. Патрик снова поглядел на нее и вздохнул:

— Тут даже археологам делать нечего. Никаких развалин хотя бы. Хуже, чем в Атанате.

— Зонды на подходе, — доложил оператор, и все, как по команде, повернулись к главному экрану.

Зонд подлетел со стороны океана. Океан был спокоен, как Тихий в тот случайный миг, когда получил свое название. Слабый прибой почти не пенил набегавшую на белый песок непрозрачную синеватую воду. Полоса пляжа, широкая, ровная и пустынная, простиралась вглубь материка на добрый километр. А дальше начинались кусты, мелкие и редкие, частью высохшие, но в целом вполне жизнеспособные. И зеленые. Постепенно они увеличились в размере и слились в сплошной кустарник, который незаметно перешел в негустой лес. Зонд летел медленно, позволяя рассмотреть деревья, у Дана возникло неясное чувство, что он на Земле, и почти сразу он услышал, как Артур потрясенно сказал:

— Сосны! Да это же сосны! Реликтовый лес. Куда мы попали?

Зонд пролетел еще пару километров и выскочил на небольшую поляну. На ее краю странно одетый человек рубил топором тонкое дерево с неширокой кроной. Обыкновенный человек, ничем не выделявшийся, каких на любой земной или торенской улице девять из десяти.

Патрик встал.

— Маран! — сказал он торжественно. — Признаю при всех…

— Не надо, — махнул на него рукой Маран и рассмеялся. — Интуиция тут не при чем, Патрик. Эта негодяйка помалкивала, и я просто… поставил на красное.

Дан сел и очумело повертел головой, потом подумал и пошел под холодный душ. Ощущение было словно после хорошей попойки, туман в мозгу и сухость во рту. Шестнадцать часов в сутки под гипнопедом, это похлеще, чем коньяк с шампанским, которые он безбожно перемешал в вечер накануне отлета… Деспот, подумал он и усмехнулся. Что ты негодуешь, друг Даниель, никто ведь не заставляет тебя торопиться, потом, так сказать, подъедешь, что за беда! Нет, беды, конечно, никакой, но «подъезжать потом» ему очень не хотелось. И никому не хотелось. День высадки был уже назначен, и Маран спокойно, как всегда, но и бесповоротно, судя по всему, объявил, что на Эдуру отправятся те, кто будет к этому дню свободно говорить на местном языке. Благо, язык расшифрован, словарь составлен, гипнопед в работе, так что милости просим. А кто не будет говорить — нет, ничего страшного, присоединится попозже. Когда выучит. Присоединяться не желал никто, и все бросились учить. Собственно, не все. Сам Маран уже свободно говорил по-эдурски. Это Дана нимало не удивляло. Но у Марана был и собеседник. Мит. Чертовы торенцы! Теперь они вели долгие беседы на самые разные темы, естественно, не бакнианские или земные, а сугубо эдурские, а трое землян, в основном, слушали, иногда лишь осмеливаясь вставить словечко-другое. Впрочем, наличие конкуренции подстегивало. Особенно старался Артур. В принципе, он числился биологом, иными словами, специалистом, и высаживаться на планету ему было вовсе не обязательно, он вполне мог быть оставлен на орбите, где работал бы с материалами, которые ему присылали б разведчики. Но Маран ничего такого не сказал — ни при всех, ни, надо думать, наедине, иначе Артур не лез бы из кожи вон, зубря язык, впрочем, это было в характере Марана, раз он решил дать человеку шанс, значит, шанс полноценный. Артур не позволял себе даже засидеться на лишние десять минут за обеденным столом или сыграть с Патриком партию в шахматы, чем они занимались в дороге. Даже Маран и тот иногда разрешал себе передохнуть и не только слушая музыку, под музыку он, скорее, думал, но пару раз Дан застал его за книгой. Сам Дан тоже старался. Порой его посещала надежда, что его-то Маран в любом случае возьмет с собой, но потом он понимал, что нет, не возьмет. И правильно сделает. Зачем ему там, внизу, балласт. И Дан снова ложился под гипнопед, учить ведь приходилось не только язык, хорошо еще, единственный, другого на планете не обнаружилось, не только язык, но все, что удалось узнать про планету с помощью зондов, надо было впихнуть… нет, аккуратно разложить в голове, так, чтобы при необходимости быстро извлечь на свет божий. А узнать они уже успели немало.

Из трех материков Эдуры два были необитаемы. Кроме большого континента, в пустыню некогда превратили и один из двух малых. Сплошной камень, местами присыпанный щебнем и изукрашенный округлыми участками с оплавленной поверхностью, сверкавшей под южным солнцем. Или нет, не поверхностью, стекловидный слой оказался отнюдь не коркой, покрывавшей нормальный грунт или хотя бы камень, земля была сплавлена в однородную массу на несколько метров вглубь. И оба континента, как большой, так и малый, представляли собой ровные, лишенные каких-либо признаков рельефа площадки. Только один край малого материка избежал действия прошедшейся по нему разрушительной силы, на южной его оконечности сохранилась небольшая, в пару десятков километров, полоса, покрытая слоем почвы, песчаной, скудной, безводной, поросшей колючками. Опустошена была и часть островов, особенно, лежавших поблизости от большого материка, два архипелага целиком, еще один частично, а на остальных, равно как и на одном из малых континентов, бурлила жизнь. Хотя бурлила не совсем то слово, а вернее, совсем не то. Жизнь здесь была медлительной, вялой, ленивой. По сравнению с земной, конечно. Нет, не первобытной. Но и не особенно сложной. Она была дотехнической, но соотнести ее с каким-либо земным периодом Дану никак не удавалось, он много раз перебирал в памяти века и эпохи, но так и ни на чем не остановился. Средневековье? Во многом да, впрочем, сходство было больше внешним. Территория континента была поделена на несколько небольших государств или, можно сказать, королевств, ибо правили в них короли, хоть и назывались они иначе, в каждой стране по-своему, но налицо было главное — наследуемая власть. Ограниченная ли конституцией или каким-либо иным законодательством? Этого пока понять не удалось. Имелась в наличии и аристократия, а также крестьяне и ремесленники. Похоже на средние века? Да, но! Крестьяне были абсолютно свободны, владели землей, обрабатывали ее, продавали урожай, платили налоги. Такие же, как аристократы, судя по разговорам. Никаких обязательств перед дворянами, никаких прав первой ночи или охоты на крестьянских полях, как в средневековой Европе. Разница в имущественном положении между крестьянами и аристократами заключалась лишь в количестве земли, находившейся в их владении, и в том, что крестьяне по преимуществу работали на своих полях сами, а аристократы нанимали младших сыновей из соседних крестьянских хозяйств, обедневших ремесленников, уходивших из города, где прожить было сложнее, на заработки в деревню, и прочий подобный люд. Так что крестьяне больше напоминали фермеров. А главное отличие от земного средневековья — никакой религии. Никаких церквей, монастырей, неподъемного груза в лице тунеядствующего духовенства, никаких религиозных запретов, вечного давления. Возможно, конечно, что здесь существовало какое-то подобие торенской религии, без священников и церковных обрядов, но в глаза это не бросалось, и в тех разговорах, которые удалось подслушать с помощью зондов, не было и намека на что-либо, схожее с верой в бога или богов. А вот что напоминало былые земные времена, а скорее, романы о них, во множестве прочитанные Даном в ранней юности, это обилие любовных приключений. Впрочем, это понятно. Для любви нужно свободное время, занятому современному человеку некогда растить в себе побеги нежных чувств, ждать, пока они украсятся бутоном любви и шипами страстей, а потом лелеять их и наполнять их благоуханием пустоту собственного существования. Хотя, поправил себя Дан, занятость современного человека отнюдь не исключает пустоты его существования. Да и заняты на Земле отнюдь не все, лишь те, у кого есть работа, остальные, в сущности, могли б посвятить себя хоть любви, хоть любому другому чувству. Но это так, в скобках.