Полина - Александр Дюма

«Очень хорошо, — сказал Орас, — мы будем там».

«Однако, — возразил Макс, обращаясь ко мне, — я не знаю, сможем ли мы сдержать свое обещание: охота слишком утомительна, чтобы госпожа де Бёзеваль могла ехать с нами».

«О, успокойтесь, господа, — поспешно ответила я, — я приехала сюда не для того, чтобы мешать вашим удовольствиям. Поезжайте, а я в ваше отсутствие буду охранять крепость».

«Ты видишь, — сказал Орас, — Полина совсем как настоящая владелица замка из былых времен. Ей не хватает только пажей и прислужниц; у нее нет даже горничной: та осталась в дороге и будет здесь не раньше чем через неделю».

«Впрочем, — сказал Анри, — если ты, Орас, хочешь остаться в замке, мы извинимся за тебя перед нашими островитянами; ничего нет легче!»

«Нет! — возразил граф. — Вы забываете, что я главный участник пари, и мне следует присутствовать там. Повторяю вам: Полина извинит нас».

«Конечно! — воскликнула я. — И, чтобы дать вам полную свободу, я уйду к себе».

«Я приду к вам через минуту», — сказал Орас и, подойдя ко мне с очаровательной галантностью, проводил до двери и поцеловал мою руку.

Я поднялась в свою комнату, куда через несколько минут явился и Орас; он был уже в охотничьем костюме и пришел проститься со мной. Я вышла с ним на крыльцо и попрощалась с Анри и Максом. Они стали снова настаивать, чтобы Орас остался со мной. Но я требовала, чтобы он ехал с ними. Наконец они отправились, обещая возвратиться на следующий день утром.

Я осталась в замке одна с малайцем. Это странное общество могло бы испугать любую женщину, кроме меня. Я знала, что этот человек был полностью предан Орасу с того самого дня, когда граф, вооруженный кинжалом, сражался с тигрицей в тростниках. Покоренный этим потрясающим зрелищем — а дети природы всегда преклоняются перед храбростью, — малаец последовал за графом из Бомбея во Францию и не оставлял его с тех пор ни на минуту. Итак, я была бы совершенно спокойна, если бы единственной причиной моей тревоги был его дикий вид и странный наряд; но я находилась в местах, с некоторого времени ставших театром самых невероятных происшествий. Я не слышала еще, чтобы о них говорили Анри и Орас: они, как мужчины, презирали или показывали, что презирают подобную опасность, но эти истории, ужасные и кровавые, пришли мне на память, как только я осталась одна. Однако мне нечего было бояться днем, и я спустилась в парк, собираясь посвятить утро знакомству с окрестностями замка, где решила провести два месяца.

Я, естественно, направилась в ту сторону, которую уже знала: опять посетила развалины аббатства, но на этот раз осмотрела все подробно. Вы знакомы с ними, и я не буду их описывать. Я вышла через разрушенную паперть и поднялась на холм; оттуда открывалось море.

Во второй раз это зрелище произвело не менее сильное впечатление, чем в первый. Я провела два часа неподвижно, неотрывно глядя на эту величественную картину; потом с сожалением покинула побережье, чтобы осмотреть другие части парка. Я опять спустилась к реке и шла некоторое время по ее берегу, пока не увидела у берега лодку, на которой мы совершили вчера морскую прогулку; лодка была привязана так, чтобы ею можно было воспользоваться немедленно. Почему-то мне на память пришла мысль о лошади, всегда оседланной. Это воспоминание пробудило другие: о вечной недоверчивости Ораса, которую разделяли его друзья; о пистолетах, которые неизменно оставались у изголовья его постели; о пистолетах, которые я увидела на столе в час моего приезда. Почему Анри и Орас, показывая, что презирают опасность, принимают против нее все меры предосторожности? Но тогда, если эти мужчины боялись даже завтракать без оружия, как они оставили меня одну без всякой защиты? Все это было необъяснимо. Поэтому, несмотря на все мои усилия не думать о плохом, беспокойные мысли возвращались ко мне беспрестанно. Размышляя об этом, я шла не разбирая дороги, и вскоре оказалась в самой густой части парка. Там, посреди настоящего дубового леса, возвышался павильон, уединенный и закрытый со всех сторон. Я обошла вокруг него, но двери и ставни были так плотно закрыты, что при всем моем любопытстве я не смогла заглянуть внутрь и решила, что в первый же раз, когда выйду с Орасом, направлю прогулку в эту сторону, ибо остановила свой выбор на этом павильоне, чтобы, если граф согласится, сделать здесь свой рабочий кабинет: его расположение соответствовало такому назначению.

Я возвратилась в замок. За наружным обходом последовал внутренний осмотр. Комната, которую я занимала, выходила одной стороной в гостиную, а другой — в библиотеку. Коридор проходил от одного конца здания до другого и разделял его на две половины. Предназначенная для меня комната была самой обжитой. В остальной части замка было двенадцать небольших отдельных помещений, состоящих из прихожей, спальни и туалетной комнаты, очень удобных для жилья, вопреки тому, что мне говорил и писал граф.

Так как в библиотеке можно было найти лучшее противоядие против одиночества и скуки, ожидавших меня, я решила тотчас же познакомиться с тем, что она могла мне предложить. Это были большей частью романы восемнадцатого столетия, свидетельствовавшие о том, что прежние владельцы замка имели большой вкус к творениям Вольтера, Кребийона-сына и Мариво. Несколько новых томов, по-видимому купленных сегодняшним владельцем, выглядели неуместными среди этого собрания. Это были сочинения по химии, истории и записки о путешествиях, среди которых я заметила прекрасное английское издание сочинения Даниеля об Индии. Я решила сделать его своим ночным товарищем, потому что не надеялась быстро уснуть, взяла с полки один том и унесла в свою комнату.

Через пять минут малаец пришел и объяснил мне знаками, что обед готов. Стол был накрыт в огромной обеденной зале. Не могу описать вам, какое чувство страха и печали овладело мной, когда я увидела себя вынужденной обедать одной, при двух свечах; их свет не достигал даже глубины комнаты, оставляя в тени различные предметы, принимавшие самые странные очертания. Тягостное чувство усиливалось из-за присутствия смуглого слуги, которому я могла сообщить свою волю не иначе как при помощи знаков. Впрочем, он повиновался с поспешностью и понятливостью, что придавало еще более фантастичности этому странному обеду. Несколько раз я хотела говорить с ним, хотя знала, что он не сможет понять меня. Но, как ребенок не смеет кричать в темноте, так и я боялась услышать звуки своего собственного голоса. Когда он подал десерт, я знаками приказала ему развести большой огонь в моей комнате: пламя камина — товарищ тех, у кого нет других собеседников. Впрочем, я хотела лечь как можно позднее, потому что чувствовала страх, о котором не думала в продолжение дня и который появился вместе с темнотой.