Жемчужина Авиньона - Элейн Кейн

И все же, почему она чувствует себя такой несчастной? Когда он появился, все было так, как будто не прошло и дня с того момента, как он покинул Авиньон. Ей было с ним легко и спокойно, как и раньше, он даже поцеловал ее. И вдруг перестал даже замечать, как будто был чужим.

Амарант крикнул и расправил крылья. Катарина сняла с него колпачок, продолжая, однако, крепко держать его за ремешок, прикрепленный к ноге. Кречет снова крикнул. Жан махнул рукой в сторону, указывая на колыхнувшуюся траву. Они с Катариной одновременно освободили своих птиц. Амарант взмыл с ее руки вертикально вверх. Катарина смотрела, как он поднимается все выше и выше навстречу полуденному солнцу, думая, что если бы она не знала свою птицу так хорошо, то подумала бы, что больше никогда не увидит ее.

Кречет описал в небе широкий круг, затем еще один, сложил крылья и камнем упал на землю. Когда он снова взмыл в воздух, Катарина увидела, что он несет в когтях жирную молодую куропатку. Кречет немедленно вернулся к хозяйке, которая ласково погладила его и вознаградила двумя кусочками мяса из сумочки, висевшей у нее на поясе. Жан взвесил на руке куропатку и досадливо поморщился.

— Твой сокол уже стар, как он умудряется до сих пор быть лучшим охотником? Понять этого не могу. Даже новый сокол отца не может сравниться с твоим старым кречетом.

Катарина не удержалась от смеха при виде раздосадованного лица Жана.

— Ты плохо молился святому Юберу Льежскому, Жан. Может, попробуешь обратиться к нему сегодня на вечерней молитве?

Жан состроил гримасу, за которую его мать задала бы ему хорошую трепку.

— Молись хоть тысячу часов подряд, все равно не поймешь, почему этот старый мешок с костями так ловок, — налетел порыв холодного ветра, и Жан повернулся в седле, оглядывая горизонт. — Похоже, погода меняется, Катарина, хватит с нас на сегодня и одной куропатки.

Катарина развернула кобылу по направлению к замку и пустила ее рысью. Еще один порыв ветра всколыхнул поле. Запахнув поплотнее плащ, девушка пришпорила лошадь. Обернувшись к скачущему следом Жану, она крикнула:

— Это что, дождь надвигается?

Жан потряс головой, и лицо его расплылось в ухмылке:

— Похоже, в Париж ты отправишься в разгар снегопада, сестра.

Снег! Катарина придержала свою лошадь, позволив Жану ускакать вперед, и обернулась. На горизонте клубились тяжелые свинцовые тучи, готовые укрыть Авиньон первым октябрьским снегом. Не то, чтобы снег был редкостью в это время года, но мысль о том, что предстоящая поездка в Париж будет холодной и сырой, заставила Катарину поежиться. А еще Хью с его странным поведением. Что же, как бы то ни было, они будут вместе. Улыбнувшись, Катарина пришпорила лошадь и поскакала домой.

Впрочем, настроение Катарины оставалось хорошим лишь до тех пор, пока она не вернулась в замок и, приняв ванну, переоделась к ужину. Было уже поздно, вечерня закончилась, а хозяева и гости давно уже собрались в Большом Холле в ожидании пиршества, приготовленного в честь отъезда Катарины.

Сегодня она постаралась выглядеть особенно хорошо. Причин тому было несколько: во-первых, сегодняшний пир был устроен в ее честь, а во-вторых… она надеялась хоть на какую-то реакцию со стороны Хью. Она так хотела убедиться, что все между ними осталось по-прежнему! Пачка писем из Святой Земли, аккуратно перевязанная ленточкой, лежала в ее вещах вместе с последней поэмой, переписанной ею для Хью, когда ей было всего двенадцать. И все же сегодня ей хотелось еще какого-нибудь подтверждения тому, что она по-прежнему является хоть и небольшой, но все же частью жизни Хью Вунэ.

Хью возвышался над всеми гостями, сидя на почетном месте рядом с очагом по левую руку Бернара де Трай. Остальные рыцари услаждали свои желудки, сидя за длинными деревянными столами, расположенными чуть ниже. Хью отхлебнул из серебряного кубка теплого вина с пряностями и откинулся на спинку кресла, в последний раз наслаждаясь теплом и гостеприимством Авиньонского замка.

Остановив проходящую служанку, он потянулся к блюду, на котором горкой лежали жареные ласточкины грудки, и взял одну. Одним глотком проглотив лакомый кусочек, Хью тщательно облизал пальцы и посмотрел вниз. Вдруг его внимание привлекла фигура Катарины, спускающейся по лестнице с галереи. Он сразу узнал ее, несмотря на чад, клубившийся под потолком.

Катарина!

Она не видела, что он наблюдает за ней, и Хью исподтишка рассматривал ее. Последние две недели он позволял себе смотреть на нее, только когда ее внимание было поглощено чем-то другим. И каждый раз для него это было чем-то вроде пытки, потому что Катарина, казалось, хорошела с каждым днем. Сегодня гордо, как королева, спускаясь по ступенькам, она была ошеломляюще красива. На ней была светло-коричневая мантия, расшитая золотом. Кружева на рукавах, снабженных прорезями для кистей, спадали до пола. Корсаж плотно облегал ее тело, подчеркивая округлость юной груди. Изящную, тонкую талию подчеркивал золотистый широкий пояс, украшенный золотой пряжкой с огромным рубином. На шее девушки висел изящный медальон, который она, казалось, никогда не снимала.

Пышная шевелюра была разделена надвое, огненно-рыжие волосы каскадом спадали до пояса. В свете факелов они отливали киноварью, которую ему приходилось видеть на иерусалимском базаре. Кожа ее была белой, как алебастр, а на лице сияли огромные зеленые глаза. Во всем свете Хью не мог бы представить себе картины более привлекательной, чем та, которую представляла собой Катарина де Трай.

Как это уже не раз бывало, она почувствовала на себе его взгляд и повернулась, ища его глазами, но Хью, не дожидаясь, пока огонь зеленых глаз обожжет его, отвернулся и сделал вид, что рассматривает рыцарей, сидящих за дубовыми столами.

Катарина посмотрела на Хью, сидевшего рядом с ее отцом за пиршественным столом. Неужели опять воображение сыграло с ней шутку? Она была уверена, что кто-то смотрел на нее, а когда обернулась, то первый, кого увидела, был Хью, который смотрел вовсе не на нее, а, отвернувшись, кивал Лансу де Монтевилю, одному из рыцарей, путешествующих вместе с Жофреем и, казалось, даже не знал о том, что она уже здесь. Несколько мгновений Катарина не сводила с него глаз. Большой Холл был полон народу, но не было в нем ни одного мужчины, который мог бы сравниться с Хью. Плечи его были вдвое шире, чем у любого из ее братьев, а безупречного покроя туника не могла скрыть под тонкой тканью игры мощных грудных мышц. В руках, небрежно державших кубок с вином, боевой топор или двуручный меч были грозным оружием.