Жемчужина Авиньона - Элейн Кейн

Лица многих рыцарей, сидевших в зале, были покрыты ужасными шрамами. Некоторые из тех, кто проезжал через Авиньон, были так изуродованы, что на них было невозможно смотреть. Катарина не сомневалась, что на теле Хью шрамов тоже было немало, но война пощадила его лицо, на правильные, словно вылепленные античным скульптором черты которого она всегда смотрела с трепетом.

Лоб Хью был широк и открыт, а густые золотистые брови не сходились над переносицей в одну линию, как это бывает у многих мужчин. Прямой нос, слегка ввалившиеся щеки, упрямый подбородок — все было безупречным. А глаза! О, его глаза. В зале было дымно, а Катарина находилась далеко от Хью, но ей не надо было приближаться к нему, чтобы увидеть его глаза. Они были запечатлены в ее памяти и душе. Чтобы увидеть его глаза, ей достаточно закрыть свои.

Глаза его были ясными и чистыми. Когда он задумывался о чем-то, они могли быть мягкими. Когда он смеялся — а это бывало нечасто — они сверкали. Но цвет их был неизменно ярко-синим. Синим, как небеса. Синим, как сапфир. Синим, как бурные воды Роны.

У почетного стола стоял один свободный стул. Катарине предстояло сидеть рядом с Хью, но он, похоже, не замечал, что ее нет рядом. Раздосадованная, Катарина плотно сжала губы. Почему он так равнодушен к ней? Что она сделала, чем заслужила его безразличие? Как может он быть таким бессердечным? Она скакала в ночи, чтобы спасти жизнь его брата, она заботилась о них обоих и делала все, чтобы жизнь их в Авиньоне была приятной, а он за последние две недели даже не кивнул ей.

Катарина расправила плечи и гордо подняла голову. Сегодня был ее вечер, и она не позволит никому испортить его. Она покрепче ухватилась за перила и начала спускаться по лестнице.

Запрокинув от смеха голову, Бернар слушал игривую балладу, исполняемую одним из трубадуров, а сам исподтишка наблюдал за дочерью, спускающейся в зал. Поставив кубок с вином на стол, он отодвинул стул с высокой спинкой и встал. Громко хлопнув в ладоши, он объявил:

— Друзья мои, пусть ваши глаза и уши обратятся сюда! Сегодня мы пируем в честь моей дочери, Катарины. Давайте же окажем ей все подобающие этому случаю почести. Пусть она не чувствует недостатка во внимании, нам ведь будет так не хватать ее! — он перевел дух и подал девушке руку, помогая подняться на помост. Черты лица его смягчились, и, когда он заговорил снова, голос выдал чувства, овладевшие им. — Что касается меня, я буду скучать больше всех.

Катарина нежно улыбнулась Бернару, запечатлевшему у нее на лбу отеческий поцелуй.

— А теперь, — объявил он, откашлявшись, — пусть начнется настоящее веселье!

Большой Холл задрожал от приветственных возгласов гостей. Отец усадил Катарину в кресло, а подошедшая служанка налила подогретого вина в ее кубок. Один из братьев поцеловал девушку в щеку, шепча ободряющие слова, за ним последовали остальные. Даже маленькие сестры, пяти и трех лет от роду, по-детски расцеловали ее. Только мужчина, сидевший рядом, остался совершенно равнодушен к ней.

На ковровой дорожке, соединяющей зал с кухней, появились слуги. Серебряные блюда такого размера, что их должны были нести по двое человек, были поставлены на столы, застонавшие под их тяжестью. На блюдах, в окружении зелени и пряностей, нашли свое успокоение пять целиком зажаренных молочных поросят, фазан, дикие утки, огромные куски сочной, дымящейся медвежатины и свежая форель, выловленная в реке всего несколько часов назад. Бесчисленные ломти свежеиспеченного хлеба, медовые пироги, начиненные финиками и изюмом, лежали на блюдах рядом с румяными, пышными пудингами, а огромные вазы с осенними фруктами, залитыми сахарной глазурью, празднично сверкали в свете многочисленных факелов. В бокалы и кубки слуги не жалея подливали душистое пиво, крепкий сидр и теплое, благоухающее пряностями вино.

Мальчик-слуга подбежал к Катарине и Хью, держа в руках затейливо выкованную бронзовую чашу в виде грифона, наполненную водой с плавающими в ней розовыми лепестками, для того, чтобы они могли ополоснуть руки. Оба одновременно потянулись к чаше; на секунду Катарина помедлила, затем тщательно ополоснула пальцы и вытерла руки поданным тут же полотенцем. Она равнодушно смотрела в сторону, не пытаясь привлечь внимание Хью.

— Тебе не нравится праздник в твою честь, Катарина? — равнодушно спросил Хью.

Она лучезарно улыбнулась ему:

— Совсем напротив, я в восхищении. Чудесная музыка, много гостей, великолепный стол, так и хочется пуститься в пляс. Вокруг меня любящие родственники, завтра начинается новый, увлекательный период моей жизни, — она вопросительно посмотрела на него. — Чего еще может желать женщина, мсье?

— Думаю, ничего более, — ответил Хью. Катарина с беззаботным видом рассматривала роговую рукоятку своего ножа, не желая показывать Хью, как ее ранит его безразличие.

— Тебе больше нечего желать, Катарина, — повторил он.

Что-то в его голосе напомнило ей того Хью, которого она знала пять лет назад, и Катарина невольно вздрогнула. Почему он может не замечать ее и вдруг говорит с ней, как раньше? Она повернулась к Хью, готовая спросить об этом, но он уже отвернулся. Его снова занимало что-то другое. Он рассмеялся шутке, отпущенной одним из ее братьев, и ни разу больше не повернулся к ней, пока им не подали половину фазана и пудинг. Он взял свой нож и с жадностью набросился на еду.

Катарине не хотелось есть, она рассеянно окунала кончик пальца в теплое вино и рисовала им мокрые линии на внутренней поверхности бронзового кубка.

— Ты не голодна, Катарина?

— О, я слишком взволнована, чтобы думать о еде, — беззаботно ответила она.

— Понимаю, — Хью помедлил и продолжал: — До Шантильи нам ехать больше недели, а среди тех, кто сопровождает нас, нет ни одного, кто мог бы быть в пути приличным поваром. Да и в аббатстве, как я слышал, пища весьма проста. Тебе стоит последний раз вкусно поесть, так как в ближайшие несколько месяцев тебе вряд ли это удастся.

— Ах, это меня совсем не волнует. В аббатстве я проведу не так уж и много времени, а затем поеду в Страсбург, где, как мне говорили, у барона великолепный стол. Он очень богат, а замок его вдвое больше Авиньонского. Его ленные владения имеют десять лиг[12] в длину и двадцать в ширину. Хью медленно кивнул:

— Уверен, Катарина, там тебе будет хорошо, — не сказав больше ни слова, он вернулся к еде.

Раздосадованная, Катарина посмотрела на веселящихся гостей. Наконец ей хоть несколькими словами удалось обменяться с Хью, но это было что-то вроде церемонной светской беседы, а она так скучала по тем непринужденным разговорам, которые происходили между ними раньше. Вечер был испорчен, и она не сомневалась, что поездка в Шантильи будет такой же безрадостной.