Неподвижная земля - Алексей Семенович Белянинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кемилхана связывала с Кулекеном долголетняя дружба. Сестру ему отдал в жены, — в то время старый Тегисбай уже умер, и без Кемилхана, старшего в роду, это дело не могло решиться… Потом жизнь их развела. Но во многом они шли одинаковыми путями. Кемилхан ходил с «анджинирами», и Кулекен ходил с «анджинирами». И в то как раз время, когда будущее Мангышлака обретало ясные и зримые черты в мечтах энтузиастов, посвятивших жизнь освоению далеких пустынных краев.
О том, что я узнал в Сенеке, о новых подробностях, которые подтверждали предыдущие розыски, у меня было время подумать в кабине нашего «УАЗа», вторично — и теперь безнадежно — застрявшего в песке. Мы уехали в одиночку, раньше автобуса, и первый раз засели на песчаном подъеме, и нас вытащил случайный «ЗИЛ», а потом мы попробовали выехать в стороне — и забуксовали уже на самой вершине, где попалась неширокая полоска мелкого песка.
Зина повздыхала — почему она вчера, когда готовилась к поездке, не включила передний мост. Думала — обойдется… Правильно говорила ей мама, чтобы бросала она это шоферское дело. Семь лет назад Зина бедовала с автоколонной, десятидневный буран замел ее в степи под Семипалатинском. После того случая она полгода лежала в больнице, а потом долго не садилась за руль. Мама и слышать не хотела, чтобы она снова начала ездить.
Засели мы километрах в десяти от Сенека, и Зина в конце концов скинула туфли и побежала обратно в поселок за помощью, — дело шло к вечеру, и трудно было предположить, что кто-то появится на дороге и вытащит нас опять.
Я ждал, и наконец показался голубой автобус, как выяснилось — рейсовый, ходит из Аксу в Сенек. Шофер, сероглазый лезгин Мырза, вытащил нас и вывел на дорогу, на которой, по его словам, мы ни разу не забуксуем.
Обещание его сбылось. И все же, хоть дорога была хорошо видна, нам пришлось поплутать — уже в темноте — в поисках подъезда к Старому Узеню. Правда, сбиться окончательно мы не боялись. Надежными ориентирами нам служили газовые факелы на скважинах. Зина еще сказала, — как бы мы искали дорогу, если бы уже был построен завод, который начнет перерабатывать сопутствующие газы, и тогда факелы погаснут.
Через Старый Узень и через Новый, часам к пяти утра, мы вернулись в Шевченко.
VIII
А ведь началось с немногого — выяснить имя человека из бекдашских казахов, который заметил дымы над островом Кара-Ада, понял, что люди там терпят бедствие, и постарался принять меры к их спасению.
Но одна встреча тянула за собой другую, появлялись подробности — нужные и ненужные, возникала необходимость в новых поездках, и командировочные удостоверения пестрели отметками: Гурьев; Шевченко и Форт-Шевченко; Бекдаш и Кара-Ада (я очень жалел, когда сдавал ту командировку: на Кара-Ада даже прозаическая канцелярская печать отмечена крохотным изображением маяка); Красноводск… И снова — по тому же кругу…
В Красноводске поначалу не все складывалось так, как хотелось бы, и у меня выдался день — без всякой цели побродить по городу. Подумать только — я попал сюда впервые проездом в начале сентября 1942 года. Почти тридцать лет назад. А потом было то, что принято называть «вся жизнь».
Я прошел мимо старой аптеки, расположенной в одноэтажном здании — оно было построено сто лет назад, одним из первых в Красноводске, и, слава богу, его пока удалось отстоять от посягательств людей, которым кажется, что такой домишко не вписывается в современные ансамбли из стекла и бетона.
Мимо горсада я свернул на разноязыкий базар, где говор узбека из Ферганы мешался с армянским наречием переплывшего через море садовода из Нагорного Карабаха, вплеталась быстрая грузинская речь. А какой-то старик из Дагестана громко цхокал, отчитывая молодого парня, который, правда, не вступал с ним в пререкания, но, вопреки обычаю, сохранял на лице довольно независимое выражение.
На базаре в этот раз мне пришлось пожалеть, что оказалась стертой неповторимая надпись, запомнившаяся по прошлому приезду. На серой стене красными метровыми буквами было выведено: «МУСОР БРОСАТ ВьЯШИК».
От базара недалеко было до старого морвокзала (новый, куда теперь пристают суда, находится на другом конце города). Но ресторан на втором этаже работал. Хотя на часах было уже двадцать минут двенадцатого, дверь оставалась закрытой. Я постучал в стекло, и ко мне подошла женщина, которая в противоположном конце зала, у буфетной стойки, нарезала бумажные салфетки.
— А что это у вас закрыто? — спросил я.
Следовало ожидать, что она ответит мне грубостью. Но она даже чуть виновато улыбнулась и сказала через дверь, отодвинув занавеску:
— Да, закрыто пока… Буфетчицу и официантку увезли в милицию. У нас тут вчера драка была. Не знаю, сколько их там продержат, пока допросят.
На обратном пути возле горсада, мимо которого ведут все дороги, я поймал обрывок разговора. Говорила молодая, лет тридцати пяти, пышная, яркая армянка, а ее собеседник (условно его можно так назвать) лишь успевал ей кивать.
— Я могу один день в неделю дать отдых нервам? — говорила она, и ноздри у нее трепетали от непоказного волнения. — Хотя бы один день в неделю?.. Отдохнуть спокойно… — Очевидно, она жаловалась на кого-то, кто не позволяет ей сделать это.
Я прошел дальше, не дослушав. Но вид у женщины был такой, что если бы вдруг ее нервам действительно предоставили желанный покой, она бы почувствовала себя обойденной.
Стояло тепло, но облака то и дело наплывали на солнце, и море с утра успело принять множество самых разных оттенков — от светло-голубого до темно-серого, когда начинал ненадолго моросить дождь.
Из важных событий за весь день произошло то, что я купил в киоске возле горсада одиннадцатый номер журнала «Вокруг света».
Почему на моем пути появился Красноводск — об этом я уже писал. Писал и о поездке на колодец Суйли, к вдове Кулекена. Я собирался встретиться с Асеке и на этот раз, но Абдыхалык, красноводский редактор, сказал, что она — ушла… Потом и фельдшер Нуржуман, с которым я тоже повидался, добавил с грустью, что это был такой же самый случай, что и с Кулекеном: посочувствовать можно, облегчить немного
