Основатели США: исторические портреты - Владимир Соргин

Поражением для Джефферсона закончились его столкновения с буржуазно-плантаторскими верхами в вопросе о рабстве.

До 1776 г. в патриотическом движении не раздалось ни одного открытого голоса в защиту рабства, напротив, по мере приближения революции нарастала антирабовладельческая критика. На то имелись самые веские основания.

Проповедь патриотами юридического и политического равенства американцев и англичан, их апелляция к одинаковым естественным правам людей, их критика колониального гнета вступили в резкое противоречие с наличием в самих провинциях более страшной формы угнетения человека — рабства. На это противоречие не преминули указать оппоненты патриотов в Англии: как могут, вопрошали они, рядиться в тогу поборников естественного равенства люди, обращающие в рабское состояние себе подобных? Развитие антиколониального движения в Северной Америке не могло не вызвать к жизни широкую антирабовладельческую критику.

Тон ей задал еще Дж. Отис в памфлете 1764 г., где, отталкиваясь от идеи абсолютного равенства людей в естественном состоянии, он язвительно спрашивал: неужели короткие курчавые волосы, приплюснутый нос, иной цвет кожи могут служить основанием для обращения людей в рабство? Вслед за Отисом с блестящей критикой рабства и расизма, вошедшей в золотой фонд американской демократической мысли, выступили Б. Раш, Т. Пейн и другие патриоты. В патриотическом движении постепенно распространяется мысль, что рабство в провинциях существует и сохраняется исключительно по вине английской короны, а сами американцы давно жаждут его отмены. Ее разделял и Т. Джефферсон, писавший в «Общем обзоре прав Британской Америки»: «Отмена у себя рабства — величайший предмет желаний в колониях»[87].

При составлении Декларации независимости Джефферсон возложил, как он это делал и прежде, всю вину за насаждение в Северной Америке рабства на английского короля. Но при первом же обсуждении вопроса о рабстве в Континентальном конгрессе выяснилось, что южные плантаторы, да и многие северяне, извлекавшие прибыль из работорговли, сочли излишним рядиться далее в одежды «друзей чернокожих» и выбросили из проекта декларации пункт, осуждавший негритянскую неволю. Одновременно в Виргинии, родном штате Джефферсона, конвент, обсуждавший билль о правах и конституцию штата, решительно возразил против азбучного в антиколониальном движении положения: «Все люди сотворены равными». Несколько позднее виргинские суды объявили, что утверждение Декларации независимости об естественном равенстве людей не распространяется ни на свободных негров, ни на рабов. Для Джефферсона наступил горький час отрезвления от иллюзий.

Как вел себя Джефферсон в столкновениях с плантаторской верхушкой? По-разному. В июне 1776 г. во время обсуждения вопроса о рабстве в Континентальном конгрессе он молча подчинился ее воле, выразив недовольство южными плантаторами и их «северными братьями» только в своем дневнике. Но в это же время он вступил в полемику с виргинской элитой по вопросу о характере избирательного права.

Виргинские плантаторы выступали за высокий имущественный ценз, Джефферсон, подобно Пейну, Франклину, Р. Г. Ли и другим демократам, настаивал на предоставлении права голоса всем взрослым свободным белым мужчинам[88]. Кроме того, он требовал одобрения конституции и любых сколь-либо важных законов на основе прямого народного волеизъявления (виргинская конституция 1776 г. никогда не удовлетворяла его по той причине, что была одобрена обычным законодательным собранием). В этом вопросе он был близок к Руссо, считавшему народный суверенитет единым, неделимым, неотчуждаемым, и занимал более радикальную позицию, нежели другие американские демократы, вполне удовлетворявшиеся представительной формой народного суверенитета. После революции Джефферсон несколько отступил от идеи прямого народовластия. На уровне федерации он полагал возможной только представительную форму правления. Но решение дел в городах и сельских общинах он считал целесообразным вверить собраниям свободных граждан[89].

Политическая практика революции нередко ставила под сомнение демократические идеалы Джефферсона. Так, в Массачусетсе опыт непосредственной ратификации конституции избирателями в 1780 г. принес обескураживающие для демократов результаты: избиратели отклонили демократический проект 1778 г. и предпочли ему умеренно-консервативный документ Дж. Адамса.

Ни массачусетский опыт, ни другие неудачные демократические эксперименты не поколебали веры Джефферсона в народный суверенитет. Он не отрицал, что массы могут ошибаться, поддаваться воле демагогов и реакционеров. Но противоядие от заблуждений народа он видел не в ограничении его политических свобод, а единственно в просвещении масс. Сквозная для его идейного наследия мысль о целительных политических следствиях просвещения народа исчерпывающим образом выражена в письме к одному из американских законодателей в 1786 г.: «Взывайте, дорогой сэр, к крестовому походу против невежества, вводите и совершенствуйте закон об образовании простого люда. Пусть наши сограждане знают, что только народ может сопротивляться сохраняющемуся злу и что налоги на нужды просвещения не составят и тысячной доли расходов на содержание королей, знати и священников, которые возьмут верх среди нас, если народ будет пребывать в невежестве»[90].

Отношение Джефферсона к народу и его воле было диаметрально противоположно отношению умеренно-консервативного руководства революции. Если Гамильтон цинично полагал, что «народ — это огромный зверь», а другой лидер умеренных, Дж. Адамс, призывал передоверить всю полноту власти в стране просвещенной политической элите, то Джефферсон неизменно исходил из того принципа, что, как подчеркивал он в письме Вашингтону в 1785 г., республиканские свободы США могут быть сохранены, лишь «будучи вверенными под стражу самого народа». Просветитель-демократ был готов на жертвоприношение воле народа: подвергнув в 1787 г. критике проект федеральной конституции, Джефферсон вместо с тем отметил, что если ратификационные конвенты штатов, избранные на демократической основе, одобрят его, то он подчинится этому решению[91].

Были случаи, когда политическая практика молодого американского государства и собственный опыт вынуждали Джефферсона к переосмыслению высказанных однажды убеждений. В начале революции Джефферсон, подобно всем демократам, стремился к пересмотру классического принципа «разделения властей» в направлении максимального расширения полномочий законодательного собрания в ущерб исполнительному органу. В конституционных проектах 1776 г. он передоверил законодательной ассамблее многие традиционные прерогативы исполнительной власти, в том числе и назначение всех должностных лиц. Губернатор лишался права законодательного вето и низводился до положения покорного слуги депутатов законодательных палат.

К концу войны за независимость Джефферсон существенно пересматривает свои взгляды на взаимоотношение исполнительной и законодательной власти. Произошло это не под влиянием умеренных и консерваторов, а в первую очередь под впечатлением собственного, крайне неудачного, опыта пребывания на посту губернатора Виргинии в 1780–1781 гг.

В это время, когда на территорию штата вторглись английские войска, Джефферсон обнаружил, что не может эффективно провести в жизнь ни одного решения; он был скован по рукам и ногам прерогативами законодательного собрания.

В проекте виргинской конституции 1783 г. Джефферсон, стремясь усилить независимость исполнительной власти, предлагал увеличить срок полномочий губернатора с одного года до пяти лет. Губернатор совместно с ревизионным советом наделялся правом ограничительного вето. Он объявлялся главнокомандующим армией и милицией штата, избирался всем законодательным собранием, а не только нижней палатой. Жалованье губернатора оговаривалось особой статьей и не могло быть изменено законодательным органом. Наконец, губернатор в случае чрезвычайного положения мог распустить законодательное собрание или перенести его заседание в другой город[92].

Во время обсуждения федеральной конституции 1787 г. Джефферсон как бы возвращается к прежним взглядам на исполнительную власть. Просветителя решительно не удовлетворяли две черты проекта конституции: отсутствие билля о правах и утверждение чрезмерно сильного, с его точки зрения, основанного на формуле «единой и неделимой исполнительной власти» института президентства. Джефферсон требовал ограничить прерогативы президента коллегиальной волей исполнительного совета и предлагал исключить возможность его переизбрания в этой должности. Одно лицо, доказывал он, получив по конституции возможность безграничного переизбрания в должности президента, превратит государство в выборную монархию[93].