Основатели США: исторические портреты - Владимир Соргин

Показательно, что американские демократы весьма болезненно реагировали на обострение в стране социально-политических конфликтов, пытались преуменьшить их масштабы. Все они, лишь за исключением Джефферсона, осудили восстание Шейса, в котором видели аномалию буржуазно-демократической системы, случайный эпизод в становлении «империи разума». Джефферсон, оправдывая восстание Шейса, в то же время, подобно всем демократам, и в отличие от умеренных не считал, что этот, по его определению, «маленький бунт» свидетельствует о расколе американского общества. Демократы отвергали попытки умеренных связать восстание Шейса с неспособностью демократического государства обеспечить социальный порядок. Б. Раш, выражая типичную для демократов точку зрения, доказывал, что республиканский «эксперимент» в США находится в начальной стадии, что его преимущества перед монархическими, олигархическими и аристократическими государственными устройствами проявятся по мере просвещения масс и что небольшие коллизии наподобие выступления Шейса не дают оснований ставить республиканизм на одну доску с анархией[103].

Другой просветитель, Б. Франклин, в эссе, написанном сразу же после окончания революции, не находит в США места не только неимущим, но и сверхбогатому меньшинству, о защите которого так пеклись умеренные авторы федеральной конституции 1787 г. Его радовало, что в США отсутствовали доходные политические должности, способные отвлечь граждан от производительной деятельности: «Гражданских чинов и должностей немного, и нет, в отличие от Европы, излишних должностей, а в некоторых штатах установлено правило, что никакая служба не должна быть столь выгодна, чтобы ее добиваться ради этого»[104].

В социально однородной Америке Франклина нет почвы для возникновения классовой вражды, которую так красочно описывали Дж. Адамс, Гамильтон, Мэдисон и другие идеологи умеренных, и нет, следовательно, почвы для возникновения антагонистических социально-политических фракций и партий. Правда, Франклин не может отрицать того, что «в некоторых штатах есть партии и разногласия», но рассматривает возникшие в период революции политические группировки и фракции (сам он называет их партиями) как умственные течения, которые расходятся только в средствах достижения единой цели «общественного благоденствия» и отражают борьбу мнений, неизбежную во всех обществах, которые располагают «великим счастьем политической свободы».

Схожие суждения о природе политических размежеваний в США мы находим и у Джефферсона. В годы революции он, подобно Франклину, исходит из того, что противоречия между богатыми и бедными, глубокие имущественные различия характерны для европейских обществ, а не для США. Возникновение политических конфликтов в своей стране Джефферсон объяснял психологическими причинами — различием темпераментов, физическими, нравственными особенностями людей и т. д. Он предпочитал, чтобы разделения на партии вообще не существовало в США: «Если бы мне пришлось вознестись на небеса вместе с партией, я бы предпочел отказаться от этой чести»[105].

Социальное расслоение, классовая и фракционная борьба, резко усилившиеся после революции, постепенно рассеивали иллюзии просветителей, настоятельно требовали от них выражения партийных симпатий. Перед проблемой политического выбора Джефферсон встал в 1789 г., сразу же после возвращения в США из Франции, где он в течение четырех лет представлял интересы североамериканской республики. В США в это время проходят первые президентские выборы, собирается первая сессия Национального конгресса, формируется первое национальное правительство. Не за горами возникновение первых политических партий. Мог ли Джефферсон предположить, что ему придется возглавить одну из них?

В первом правительстве США Джефферсон получил пост государственного секретаря и мог рассчитывать на роль правой руки президента. Однако, как мы уже знаем, эту позицию при Вашингтоне прочно занял А. Гамильтон. Джефферсон не принял ни одной из разработок новоявленного «серого кардинала»: ни его проанглийской внешнеполитической ориентации, ни экономических программ, рассчитанных на упрочение позиций финансовой и торгово-промышленной буржуазии северо-востока, ни политической доктрины, возвеличивавшей роль элиты в ущерб представительным органам.

И в революционный, и в послереволюционный период будущая Америка виделась Джефферсону как аграрная страна, населенная по преимуществу мелкими независимыми фермерами. Джефферсон был не одинок в своих мечтаниях: их разделяло большинство американских демократов, среди которых наиболее ревностным защитником аграрно-фермерского пути развития США наряду о Джефферсоном выступал Б. Франклин.

Основой концепции просветителей служил их собственный сравнительный анализ социально-экономических особенностей развития США, остававшихся глубоко аграрной страной, и Западной Европы, прежде всего Великобритании и Франции, где мануфактур было гораздо больше, а в Англии вообще полным ходом совершался переход к промышленному капитализму. Сопоставляя относительную неразвитость социальных контрастов и конфликтов в США с гораздо большей поляризацией бедности и богатства в Западной Европе, просветители рассматривали эти отличия как следствие приверженности Нового и Старого Света двум разным путям экономического развития. А социальная окраска и последствия экономических явлений имели для них особенно важное значение. Оценки Джефферсоном и Франклином торгово-промышленного и аграрного путей носят, кроме всего прочего, ярко выраженный морально-этический характер. Они предстают в суждениях просветителей как пути добра и зла.

Аграрный путь развития, утверждал Джефферсон, исключает возможность массовой нищеты и пауперизации, аграрные страны в отличие от промышленных застрахованы от возникновения и развития политической коррупции, которая превратилась в подлинное бедствие в торгово-промышленной Англии, только они могут рассчитывать на предотвращение разложения нравов и упрочение своих моральных устоев. Джефферсон готов был признать гражданские добродетели только класса независимых земледельцев: «Земледельцы являются самыми ценными гражданами. Они в высшей степени трудолюбивы и независимы, в высшей степени добропорядочны, они связаны со своей страной самыми прочными узами и, как никто, преданы ее свободе и интересам»[106]. Франклин также выделял моральные достоинства фермерства, его непритязательность и неприхотливость, безыскусность и простоту нравов. С тревогой отмечая в 1787 г. рост богатства купцов, торговцев, банкиров, их стремление к праздной жизни и потреблению заграничных товаров, он успокаивал себя и своих единомышленников тем, что этот процесс не будет иметь губительных последствий для молодой республики, ибо «большой процент трудолюбивых, бережливых фермеров, населяющих внутренние районы Американских штатов, является прочным барьером на пути тлетворного разъедающего влияния роскоши приморских городов США»[107].

И Джефферсон, и Франклин видели в аграрном пути не только морально-политическую целесообразность, но и доказывали, что в США он имеет под собой неискоренимую экономическую основу. Огосударствление в 80-х годах западных земель вселило в просветителей веру в то, что это приведет к превращению в земледельцев многих поколений американцев. Джефферсон высказывает в качестве аксиомы ту мысль, что пока в США не образуется аграрного перенаселения, страна сможет счастливо избежать альтернативы пагубного торгово-промышленного развития. Перспективы аграрного пути развития рисовались ему в радужном свете: «Сейчас мы располагаем достаточным количеством земли, чтобы обеспечить на ней работу для любого количества людей»[108].

Франклин в это же время высказывает убеждение в том, что США уготован аграрный путь развития по меньшей мере в течение следующего столетия. Он не видел возможности складывания в стране класса рабочих и мастеровых, поскольку «дешевая земля способствует тому, что люди оставляют свое ремесло и начинают заниматься сельским хозяйством»[109].

Концепция аграрного развития США возводится Франклином в ранг экономического закона, а идея торгово-промышленного пути, напротив, представляется чуть ли не утопией. Явно метя в группу Р. Морриса-Гамильтона, он указывает, что надежды на искусственное поощрение в США промышленности равнозначны попыткам «принудить природу». В подтверждение своих выводов Франклин приводил и конкретные факты, демонстрирующие провал попыток создать в США «большие предприятия по изготовлению льняных и шерстяных товаров». Франклину по душе, что в стране развита кустарная и домашняя промышленность, позволяющая земледельцам самим одевать и обувать себя и исключающая надобность в городских мануфактурах и импортных товарах. Он удовлетворен тем, что 99 % населения США заняты в сельском хозяйстве. Что касается купцов и лавочников, составлявших ничтожную часть нации, то Франклин полагал, что даже их «значительно больше, чем того требует дело»[110].