Сцены любви - Дина Джеймс

Если ему станет хуже, он найдет способ, как заставить ее уйти. Миранда сможет найти кого-нибудь получше, чем ослепший, никому не нужный актер.

Миранда смотрела в потолок, удивляясь, что слезы не текут у нее по щекам прямо на подушку. Она была в отчаянии как никогда прежде. Она упустила момент, когда могла бы стать миссис Шрив Катервуд. Почти полжизни она мечтала стать его женой. Сейчас у нее разболелось сердце. По своей глупости она упустила возможность занять независимое и стабильное положение рядом с человеком, которого она любила.

Будто подталкиваемая духом отца на месть, она села на поезд в тот момент, когда Шрив пошел получать разрешение на брак.

Но ее главной трагедией была бездетность. Без брака нет детей. Только месть и смерть, а теперь... Миранда осторожно повернулась лицом к Шриву. Он так красив. И все же у него на висках уже появилась седина, а линию бровей нарушили шрамы от побоев, которые останутся уже навсегда. Даже во сне его лицо выглядело утомленным. Глубокие морщины стали видны в уголках его рта и на лбу и не разглаживались, когда он спал. Они отражали его боль. Даже во сне он страдал. Она начала тихо плакать.

И в этом была виновата она. А теперь она скрывалась от правосудия и не имела морального права выйти за него замуж. Более того, она не должна была допустить, чтобы он сделал ей предложение. Федеральные власти издали приказ об ее аресте. Где-то были люди, которые искали ее и пытались установить ее личность.

Над ней висела угроза ареста. Какой-нибудь умный сыщик мог сложить два и два. Или кто-то мог ему подсказать. И тогда ей придется бежать, иначе она будет схвачена, подвергнута допросу, приговорена к смерти и повешена.

Ее воображение рисовало ей страшную картину, как в каком-нибудь эпилоге трагедии, от чего у нее все сжималось внутри и холодело сердце.

Ей следует немедленно уехать, убежать и спрятаться так, чтобы никто не мог ее найти, оставить Шрива и театр, Аду и Джорджа, свою мать, которую она только что обрела вновь, и сестру, которая с ней так и не примирилась.

Она застонала. Ей придется жить одним днем, не думая о будущем. Но при таком образе жизни не будет места для брака и семьи.

Поежившись, она встала с постели и подошла к окну. День подходил к концу. Солнце уже скрылось. Значит, время будить Шрива и отправляться в театр.

Миранда повернулась и посмотрела на него – свою единственную любовь. Какая ирония судьбы. В тот момент, когда он хотел жениться на ней, боги сыграли с ней злую шутку. Теперь она, вероятно, больше никогда не сможет выйти замуж.

Жить одним днем. На большее у нее не хватит мужества.

Рут Уэстфолл стояла на станционной платформе; резкий ветер Вайоминга развевал ее черную вуаль. Она грустно улыбнулась Голубому Солнцу на Снегу и Адольфу Линдхауэру.

– Боюсь, что мы расстаемся надолго.

– А может быть, нет, – сказал коммерсант, сощурив глаза от паровозного дыма. – Ты не думала, что когда-нибудь приедешь сюда, но все-таки приехала. Может быть, в следующий раз ты приедешь, потому что захочешь нас увидеть.

Голубое Солнце на Снегу закивала головой. Ее мудрый взгляд остановился на стройной фигуре сына, стоявшего рядом с Рейчел в стороне у багажного пакгауза.

– В третий раз ты приедешь, потому что сама захочешь этого. У тебя здесь есть друзья. – Она улыбнулась. – Может быть, даже больше, чем просто друзья. Рядом с тем местом, где ты была счастлива, может начаться новая жизнь.

– Возможно. – Рут посмотрела вдаль на пыльную улицу. Здесь все было иначе, чем в Чикаго. – Я бы не стала возвращаться домой, если бы не была уверена, что мне необходимо повидать сенатора Батлера. Он должен узнать, что планировал Бенджамин, и понять, что это дело надо похоронить.

– Чем меньше об этом будет говорится, тем скорее все забудется, – заметил Адольф.

– Он нанял частного сыщика. Этого человека необходимо отозвать, – настойчиво произнесла Рут. – Я не могу допустить, чтобы он преследовал Миранду. Бенджамин Уэстфолл омрачил ее юность. Я никому не позволю испортить ей оставшуюся жизнь.

Гудок паровоза заставил их всех вздрогнуть, хотя они и ждали его.

Взглянув на приближающийся поезд, Рейчел схватила за руку Виктора.

– Пожалуйста, не забывай меня, – попросила она. – Я закончу школу всего через несколько месяцев. Тогда...

– Не надо. – Он осторожно высвободился. – Мы уже все обсудили. Мы не можем пожениться. Я вообще никогда не женюсь.

Рейчел схватила его за плечи.

– Не относись ко мне с ненавистью. И думай обо мне хоть иногда. Думай о том, какой я стану в следующем году. – Она вздохнула. – Я ведь сестра Мирри, твоей подруги детства. Подумай о том, как сильно ты ее любишь.

– Рейчел, прошу тебя. Это ни к чему не приведет.

– Ну, она не может быть твоей, – с вызовом продолжала она. – Но я твоей быть могу.

– Рейчел...

– Ты пока еще не знаешь, но я именно та, кто тебе нужен. Та, которую ты любишь. – Ее глаза горели огнем, губы дрожали. Грохоча колесами, подошел поезд.

– Черт. – Рейчел уезжает, и он никогда больше не увидит ее. Он взял ее за руку и привлек к себе. Он позволил себе один быстрый поцелуй, одно мимолетное ощущение блаженства. Потом оттолкнул ее от себя, поспешно спрыгнул с платформы и зашагал прочь.

– Рейчел?

– Иду, мама. – С улыбкой на губах Рейчел позволила кондуктору помочь ей подняться по ступенькам в вагон. Последний прощальный взгляд, но Виктор уже исчез. Не перестав улыбаться, она прошла вслед за матерью в свое купе.

Сцена четвертая

В крови заходит солнце.[15]

Проклиная все на свете, де ла Барка устроился у стены серого здания как раз напротив служебного входа в театр «Ройал Орлеанс». Его внешний вид претерпел значительные изменения, так что теперь он не выглядел как северянин, страдающий от южной жары.

Вместо черного котелка он надел соломенную шляпу, которая своими широкими полями закрывала его лицо от солнца, а вместо наглухо застегнутого шерстяного сюртука на нем была рубашка с мягким воротничком, свободный пиджак и брюки – все из светлой легкой ткани.

Хотя его пиджак был застегнут на все пуговицы, а ворот рубашки стянут галстуком – что придавало ему весьма строгий вид, – он тем не менее выглядел примерно так же, как и прохожие на улицах, что позволяло ему бродить по улицам, не привлекая к себе излишнего внимания. Разумеется, карманы его костюма скрывали в себе целый арсенал.

Но несмотря на смену одежды пот все равно безудержно струился у него по лицу, а вездесущие москиты не давали покоя. Рубашка на спине и под мышками тоже стала влажной от пота.

Как люди могут вообще жить в Новом Орлеане? Особенно в августовскую жару, когда они вынуждены ходить по улицам, где между камнями мостовой растет мох, и дышать влажным воздухом.