Журнал «Вокруг Света» №04 за 1980 год - Вокруг Света

— Нет, чую, смерть близка. Достань-ко из ящика походного перо да бумагу. Пиши, а я к тому подпись поставлю и своей личной печатью скреплю. Да торопись, а то силы мои иссякают.

И составили они документ. А ише Христом-богом просил купец, чтобы позаботился Семен о его дочери, которой было в ту пору пятнадцать лет.

И вот еще что сказал купец:

— Одного из грабителей я узнал. Служит он у одного купца из Колы, который тоже рыбу скупает и отправляет в большие города. В Сороке он имеет избу и амбары. Ты этого купца бойся. Говорят, он дело свое начал со злодейства. И сейчас на злодейство способен. Я, вишь, на его дороге стоял. Он хочет всю торговлю красной рыбы в свои руки захватить.

И помер купец. Тут Семен такую речь сказал:

— Ну братцы матросы, весьма я вами недоволен. Как же вы так допустили, что купца с деньгами на произвол судьбы бросили?

Прогнал их Семен и нанял на службу трех бедных, но честных поморов, которых сызмальства знал. И поплыли они через Белое море к реке Онеге. Семен разобрал бумаги и карты купца и узнал, где он плавает. На зиму ставил купец свой корабль в верховьях реки Онеги и по санному пути обоз с красной рыбой отправлял в Питер.

Один из новых матросов был Кузьма, человек с весьма острым зрением. Как-то он толкнул локтем, Семена и говорит:

— Следом за нами большой парусный карбас тянется. Уж не первый день идет следом. Нать бы нам поберечься, небось опять те злодеи...

Как Семен ни всматривался — ничего не увидел.

— То ли мерещится тебе, Кузя, то ли глаз у тебя как у орлана.

Плыли, плыли, вошли в реку Онегу, стали вверх по течению подниматься. Опять говорит Кузьма:

— Тащится за нами карбасок-то.

Вот поднялись вверх, корабль на отстой поставили, Семен: подрядился с местными мужиками, что они, как и раньше, за сохранностью корабля следить будут. А сам нанял лошадей, погрузил соленую красную рыбу на четверо саней. Пятые сани загрузили едой и овсом. Отправились в путь. Зима уж вовсю трещала, мужики носы в овчинные тулупы прячут... Кузьма говорит:

— Вижу вдалеке сани. Трое мужиков на них едут. Поберечься бы нать.

— А чего беречься? — говорит Семен. — На первом же постоялом дворе можно побеседовать, что за люди,

— А они на постоялых «дворах не ночуют, — сказал Кузьма. — Сколь раз мы ночевали, а их около нас не было. Значит, они ночуют в лесу, чтоб их никто не видел, никто не знал. Разводят ночью, а лошадь овчинной попоной укрывают.

Едут они дальше. Вечер пал. Небо почернело, как уголь, высыпали на него белые звезды. Мужики то и дело с саней выскакивают да рядом бегут, чтобы согреться. Покрякивают, мороз поругивают. Вот огонек мелькнул впереди. Ага, деревня. Постоялый двор, печка, самовар. Обрадовались мужики.

— Эй, хозяин! — кричат. — По случаю мороза, великого и ужасного, платим тебе цену двойную!

Хозяин парней и девок тумаками расшевелил. Мигом вздули большой медный самовар, на коней попоны накинули, выпрягли, на теплую конюшню отвели. Стол чистой вышитой скатертью застелили, граненую бутыль с пшеничной водкой поставили, нарезали огромный каравай хлеба и пласт сала. Из печи вынули большой чугун теплых щей, сваренных с лосятиной. Мужики усы расправили, а стол чинно уселись, радость и покой в душу снизошли.

А тут снова ворота заскрипели. И въезжают во двор сани, а в санях трое лихих мужичков в тулупах. Постанывают, поохивают, носы-то у них побелели. Вздумали было они опять в лесу ночевье устроить,— да не тут-то было. Так поприжал их батюшка мороз, что и нодья не спасла.

Семен посматривает на новых гостей с усмешечкой, ни о чем не спрашивает. Потом Кузьме говорит:

— Пока гости желанные щи хлебают, сбегай-ка глянь, чего у этих, ребят в санях под сеном лежит. А коли чего найдешь, перепрячь в наши сани, да так, чтоб никто не видел.

А на дворе мороз лют, звезды крупны, снег под ногами визжит. Нащупал Кузьма под сеном два ружья да пистолет и перепрятал в свои сани.

Вот наелись, наговорились, спать повалились. Утром вчерашних щей похлебали, чаю попили. Время торопит. Дорога дальняя. С богом! Прощай, хлебосольный хозяин, прощай, добрая хозяйка. В путь, в белые дали, в замороженные леса...

Зазвякал колокольчик, потянулся обоз далее. Семен и Кузьма сидят в, санях довольные, друг дружку локтями подталкивают.

И тут услышал Семен — где-то не шибко далеко завел свою невеселую песню волк. Мороз по коже продрал. Для обозников нет хуже печали да испугу, чем волки. Да когда они в стае, да голодны. Позади вдруг раздались крики, лошадь заржала. Встрепенулись мужики. Что там такое? Остановили лошадей, топоры вынули. А из-за поворота бежит человек без шапки, руками машет.

— Постойте? Спасите! Задрали волки и коня, и двух моих товарищей.

— А я и жалеть об том не буду, — сурово сказал Семен. — Не вы ли купца на шхуне убили? Не вас ли я спугнул?

Тут человек в ноги повалился, во всем покаялся:

— На суде готов во всем повиниться, только не бросайте меня!

— На первом же постоялом дворе напишешь бумагу в присутствии свидетелей о своих злодейских подвигах, — сказал Семен.

Добрались они до постоялого двора, и там Семен созвал свидетелей, к составили они бумагу о разбое помощников купца из Колы. А ночью тот человек сбежал. Как, куда, кого подкупил — это неведомым, осталось.

— Долог сказ-то, — с улыбкой сказал Нифантьич. — А дорога ише дольше. Давай-ка двигаться, мил человек.

На край Гагарьих болот вышли к вечеру. Солнце село. От болот полз недобрый прохладный туман — его будто выжимали из себя зловещие хляби... Из рыжеватого болотного ковра, усеянного лохматыми кочками, торчали редкие» кривые и чахлые сосенки. На макушке одной из них сидели два здоровенных ворона. При виде нас они хрипло закаркали.

— Ага, вон она, мертвая сосна, — сказал Нифантьич.

Мы подошли к большой разлапистой сухой сосне, стоявшей на краю болота. Она давно уже умерла, и дожди смыли с нее последние чешуйки высохшей коры. Гладкая, серебристо-серая, нагая древесина производила гнетущее впечатление. Сучья сосны тянулись к небу, словно руки, взывающие о помощи.

— На сосне затеска, — сказал Нифантьич. — Ты, парень, подожди здесь, а я маленько по болоту похожу.

Где-то там, за ржавыми болотными топями, за редкой чередой кривых сосенок, маняще и таинственно блистал лунный камень. Да, хорошо бы найти жилу первоклассного беломорита, размечтался я, не испорченного сотрясениями от взрывов...

Дед пришел, сердито фыркая.

— Что-нибудь случилось? — спросил я.

Он махнул рукой:

— Давай костер топить, парень. Ночевать здесь будем.

Не говоря ни слова, я стал стаскивать в кучу все дрова, какие нашел. Костер весело разгорелся. Все вокруг стало еще темнее. Угрюмее и жутче выглядела даль болота. Дед сыпанул в котелок чаю, посмотрел на звезды, проступившие в мглисто-синем небе, и сказал:

— Что-то боязно за болота тебя ташшить. В тайге, парень, крепко надо думать. Ох, крепко. Тайга — она опасная. И люди оттого гибнут в ней, что плохо собой руководят. Я-то старый, битый, стреляный, облезлый медведь. Я осторожный. А уж когда отвечаю ише за одного человека, то есть за тебя, дак вопше шага не сделаю не подумавши.

— Утро вечера мудренее, — сказал я. — Вы мне сказ-то доскажите.

— Сказ-то? Ну ладно, на душе полегше станет.

Пришел обоз в Питер. Семен за рыбу получил большой барыш. Потом пошел по всяким канцеляриям, и перья скрипели, и головы чиновников трещали от большого думанья. И всюду оставлял Семен золотые следы — на взятки не скупился. В скором времени утвердился он во владении кораблем.

После всего этого отправился в купеческий дом, невеселое известие приносить.

Вот он входит — рослый, бородатый, знатный мужчина. На голове длинноухая шапка из черного соболя, на ногах пимы из золотистой нерпы, на плечах бобровая шуба. Не узнать бедного помора. Лицо у него гордое, властное, себе он цену знает, потому как умный человек, честный и мужественный.

Встретила его вдова купца. Семен шапку снял, низко поклонился:

— От мужа я вашего, а вести у меня невеселые. Велите слугам меня раздеть и штоф водки мне подать, потому как говорить об этом непросто, да и с великого холоду я.

И рассказал вдове все как было, и бумаги представил.

Хоть и бледна была вдова купца, а характер свой соблюла и велела кликнуть дочь. Та приходит, ни 6 чем не ведая. Семен сперва поднес ей красивый северный камушек.