Ивановская горка. Роман о московском холме. - Пётр Георгиевич Паламарчук

class="p1">Вернувшись ненадолго из-под Берлина в отпуск, Ваня в форме навестил со вполне основательными намерениями дом Веры, единственной на тот день дорогой ему души в Москве, ибо отца-матери лишился ещё в отрочестве, а близких родичей и вовсе не имел. Тогда же они по её настоянию исполнили занятный, хотя, конечно куда какой уже неходовой обряд обручения; а сразу по окончательном водворении Вани в гражданский мир сделались законными во всех смыслах мужем с женою.

Покуда Ваня месил армейские колеи, Вера успела осечься довольно-таки больно при попытке поступить в университет на историка и работала тогда — как и сегодня должна бы, коли б не скоропалительный отпуск по собственному желанию — в городском бюро путешествий в Петроверигском переулке, в левом верхнем углу той же Ивановской горы. Место это было чрезвычайно плотно обжито зимою и летом толкущимися там путёвочпиками, обсуждая сравнительные достоинства всяких мест для деятельного глазения и поучительного досуга, втихомолку ведущими мену и торг соответствующими бумагами.

Вера и сама не однажды поездила по стране, неизменно вытаскивая с собою супруга, но в конце концов отдала предпочтение пешеходным прогулкам по родному своему городу — был у них и такой вид услуг, нарочно для назидания и образца предоставляемых непосредственно сотрудникам путешествий.

13

Здесь бы, казалось, можно подумать о детях, да и вообще потоку их бытия самая пора втиснуться в спокойное равнинное русло, ан не тут-то было. Вскоре после того, как муж обосновался в своим вольном стадионном подполье, Вера вслед за несколькими разведочными стычками повела на него общий приступ. Оказывается, её ещё с первого дня знакомства тревожило его «мальчиковое» и даже «пустопорожнее» занятие! Но она-де все ожидала, что он сам, откатавшись вволю, пристанет наконец к достойному «взрослого русского мужика» делу. И сколько Ваня ни убеждал её, что, ставши теперь редким и необходимым сотрудииком спорта, он и обрёл своё истинное, до гробовой доски способное прокормить ремесло, — та только больше ярилась.

— Истинное? — побелев, переспросила она, прицепившись к наиболее звонкому слову. — А что же такое, по-твоему, истина?

«Вон оно куда заворачивает», — тоскливо подумал про себя Вапя, презиравший возвышенные беседы и всю вообще трескучую неотмiрную болтовню, — и не ошибся в самых чёрных своих подозрениях.

— Подивись-ка, дружок, на себя! — горько ткнула она его в неказистое — ведь он и не готовился так вдруг предстать над осмотр — отражение в оконном стекле как раз той треклятой комнаты в Подколоколыюм, куда они перебрались незадолго; по её настоянию из новой Грачёвки поближе к её собственной работе, да вишь оно как обернулось, что ещё теснее, прямо впритирку к разладу...

Он и воистину неприметно нажил в гонках согбенный колесовидный изгиб хребтины и вдобавок ещё ноги выворотило, что называется, колесом. Обжигаемое то летним варом, то зимнею стужей темя не по возрасту залысело, а дыхание сделалось надсадным и хриплым.

— На вид тебе уж готовых полвека, — спокойно засвидетельствовала правильность его наблюдений жена. — А по правде-то всего треть! Так куда ж эти недостающие годы девались, кто их побрал?!

14

— Иван Владимiрович! — продолжала она добивать его, перейдя уже к обращению по паспорту, словно он вновь находился в строю. — Сын Владимiра! А где же тот мiр, которым вам на роду написано было владеть? Или, быть может, это он вас зацапал?

— Ну, ты ляпнешь, — совсем разобиделся Ваня, но и такое поругание не стало конечным, ибо на подходе ждало ещё тягчайшее.

— Знаешь, был когда-то такой народный мудрец Сковорода; так вот, он завещал на своем кресте написать: «Мiр ловил меня, но не поймал». А у тебя уже заживо можно на майке заместо «Труда» вывести «Мiр ловил и поймал!». Да и вообще нету ещё такого имени, которое способно тебе без стыда передать в отечество детям. Так что не Ваня ты даже просто, а Ваня-Володя, двусмысленное существо бесфамильного состояния...

Так и выскочило на свет в перепалке это его чудаковатое домашнее прозвище, прикипевшее с той поры накрепко, как тавро на боку у быка.

15

Раз открывши войну с его вольнолюбивой наклонностью, Вера уже не хотела отстать, и если не решительными приступами, то медленною осадой добилась-таки согласия попытаться переменить возмущавшую её донельзя подвальную дыру на более подходящее место — для начала хотя бы оставленное в загоне строительное. Через знакомого инженера она договорилась, чтобы он сходил опять-таки неподалеку, в Серебрянический переулок под самою их горою, в областное бюро реставрации памятников, и посмотрел, нет ли там занятия поприличней.

Спустившись с холма долу, он легко разыскал двухэтажный домишко наискось от лазоревой Троицкой церкви, но Верин приятель, пока суд да дело, как оказалось, уже поспел оттуда уволиться, и Ваня-Володя попал в руки его совместника — тощего очкового деятеля с несколько пасквильной фамилией Купоросов. Тому как раз нужен был доверенный ловкий человек, по возможности высокоразрядпый каменщик, и хотя правом найма на работу обладало не бюро, а производственные мастерские, у него и там находились близкие люди, поэтому он запросто подхватил Ваню-Володю посмотреть «объект», чтобы после обо всём столковаться прямо на местности.

Отданный под Купоросово попечение подмосковный монастырёк Екатеринина пустынь стоял на речке Пахре, по Павелецкому направлению, невдалеке от санатория архитекторов Суханово. Когда-то здешние угодья облюбовал царь Алексей Михайлович для своей соколиной охоты, и тут же, как гласило предание, ему явилась во сне мученица Екатерина, возвестившая о скором рождении дочери, что и сбылось. Основанная в память этого обитель, невеликая размахом, но очень верно поставленная на бугристом берегу, словно подкидывавшем её над лесом, пережила за свои три века немалые превращения, сделавшись посреди нынешнего столетия наконец страшным застенком — знаменитой «Сухановкой». Теперь она была освобождена от постоя и отдана под культурные нужды соседней школе милиции. В прежних кельях, правда, ещё вовсю гнездились местные жители, по внутри собора ни шатко ни валко копошились несколько маляров, а колокольня, словно напоказ, стояла уже полностью вычинена и свежеокрашена.

Против ожидания, помощи эта поездка не принесла никакой, ибо Ваня-Володя, при всей своей простоте сроду в дураках не хаживавший, вскоре сообразил, что Купоросову совсем не того разряда или, точней, разбора требовался умелый каменщик. Командуя важно лающим голоском, что был в точности как волос из скабрезной пословицы — тонок, да не чист, — он успевал одновременно помахивать сухими ручонками, указывая рубить из назначенного для соборной главы мячковского белого камня