Ивановская горка. Роман о московском холме. - Пётр Георгиевич Паламарчук

промочил левый ботинок. Выматюкавшись как следует, он попробовал было идти помедленней, но тогда почувствовал изрядный озноб: здесь оказалось не в пример холодней, нежели наверху.

Несколько раз по сторонам встречались наглухо зашпандоренные дверцы боковых ответвлений, дорога в которые поросла густопсовою плесенью и, видимо, давным-подавно не была торена. Сперва он ещё искал глазами какой-либо раз, метки для служебного пользования, но при всей пристальности наблюдения так и не обнаружил ни единого знака. Постепенно, однако, Ване-Володе сделалось ясно, что ход рассчитано содержится так, чтобы всё в нем было противоположно сказочному складу: хотя здесь не однажды попадались развилки и перепутья, где по былинному обычаю положено было гнездиться заповедному камню «налево пойдёшь — направо пойдёшь» или хотя бы, ёрническим пошибом, «иди домой», — чьё-то настырное тщание управилось так, что у ходока не было вовсе выбора, и чистая дорожка всегда оставалась одна, а все прочие стояли надёжно заключены или даже завалены.

9

Придерживаясь время от времени озябшей рукою за сочащие влагу стены, больной камень которых легко отслаивался пластами, Ваня-Володя сразу сообразил, что тому должен быть не один век возрасту. Ведь само вещество это было ему когда-то отнюдь не чужим, но на каком-то повороте молодости — или и в самой доле тоже отсутствует на деле прямая вольготность, а всё единожды уже наперёд предуказано? — он забросил его ради более соблазнительной забавы...

Как раз о ту пору, когда Ваня заканчивал десятилетку, к их прежде захолустной окраине, Грачёвке, вплотную подступила безостановочно раздающаяся вширь, наползая на бывший тихий уездный мiр, новая стройка. Недолго размышляя, пошёл по соседству работать каменщиком и Ваня, причём настолько вскоре в первом же деле своём преуспел, что его с радостью послали на полугодичные курсы реставраторов иа Мантулинской улице. И чуть ли не кремлёвские стены предстояло Ване впоследствии крепить, не перевесь на свою чашку весов другое молодецкое увлечение — велоспорт.

С издетства ещё навык он гонять дни напролёт по просёлочным тропинкам и мягкотелому под солнцем асфальту Подмосковья; позже, парнишкою с ломким гласом, записался в секцию на стадионе «Юные пионеры», докуда ехать от них было по прямой Ленинградским трактом, и, будучи жилист и вместе с тем лёгок, да ещё при невеликом своём росте, быстро стал делать приметные далеко за пределами прежнего узкого окоёма успехи.

10

Трек, где он занимался, располагался на прежнем Питерском шоссе позади царского павильона, оставшегося здесь единственным напоминанием о художественно-промышленной выставке конца прошлого века. Ещё за год до начала .нашего столетия, как бодро гласила пояснительная доска при входе, на этом поле — знаменитой Ходынке — начались первые соревнования, правда, сперва конькобежные. В тридцать пятом основана была Василием Ипполитовым и велошкола, а уже сын его Игорь сделался пятнадцатикратным чемпионом страны.

Как это состоит в заводе у немалого множества наших соотечественников, все свои старания вкупе с самим сердцем отдал Ваня не главному занятию, а побочному; почему, едва закончивши реставраторские курсы и махнув рукою на слёзные мольбы старого наставника, убеждавшего, будто толковый строитель сейчас чуть ли не самый нужный у нас человек, он отправился отнюдь не в сторону Кремля, а в направлении строго обратном — на юношеские соревнования в город Тбилиси. Там легко счастливый доселе Иван играючи занял второе по всему Союзу место — и участь каменных дел мастерства была решена.

11

После этого и ещё других подобных ему пусть не перворазрядных, но отменных успехов Ване засветила впереди уже добытая прямо в седле поездка на зарубежные соревнования. Вскоре он на самом деле отправился в иные земли, но несколько иным макаром.

Как раз подкатило время призыва и, являясь в своем роде образцовым юношей, вытянул Ваня за ремень из настоящей кожи жребий служить в Германии. Ещё дома, в «учебке». он благоразумно не стал особенно распространяться про зодческие свои навыки, а вновь двинулся проторенной спортивной тропою — и в итоге столь дальнее перемещение изменило лишь название клуба на его майке, а гонки опять продолжились почти что в точности те же.

Так, бодро и не останавливаясь, проездил он положенные два года и ещё более окрепший возвратился в природное своё отечество, где первым делом снова отправился в «Юные».

...Петляющий плавным изгибом, будто заповедная Мёбиусова лента, свихнувшая своей едииозавитою плоскостью не одну прямолинейную голову, подземный ход извернулся теперь уже так, что Ваня-Володя потерял направление движенья, перестав понимать, в которую именно сторону нынче грядёт. К тому же вместо понижения дорога пошла всё явственней в гору — столь же вкрадчиво, но властно приглашая следовать за собою, как некогда и в большой жизни наверху пришлось ему подвигаться невдолге после армейского двоелетья.

Сколь ни свеж по возврате со службы был Ваня, но пионером его никто больше ни с лица, ни со спины не кликал; и так неприметно, однако вполне настырно подпёр его срок уступать место ещё более молодым, а самому подыскивать какое-то иное сочетание труда и бега. Выбор его лежал между помощником тренера и механиком по машинам. Будучи от рожденья чрезвычайно рукаст и к тому же наделён богатогою толикой любви к самостоятельности, он предпочёл — или снова она сама его предпочла — вторую дорожку.

Внутри стадионного чрева в его ведение отошли тогда обширнейшие, не везде даже толком освоенные цокольные помещения с целым царством всеразличпых станков, рам, колёс, деталей и резиновых трубок, королём которого был единолично он сам. Не давая рукам прохладительного покоя, Ваня вскоре оборудовал на славу это своё чрезвычайно необходимое для всякого, кто только желал ездить без неприятных приключений, хозяйство. Уважение, где подлинное, а где и поддельное с лебезятиной, было первым плодом этих добросовестных кипучих стараний; а постепенно возраставшее в душе деревце законной рабочей гордости обещало принести ещё новые, будучи щедро удобряемо посредством многих ухищрений и затей, коим он опять-таки служил самодержавным господином в своём скрытом под поверхностью государстве.

12

И всё бы оно шло прямо-таки разлюбезно, кабы только не Вера. Познакомились они с нею как раз невдалеке от того же стадиона после одного из самых выигрышных его заездов, когда, будто хвост у кометы, за большою удачей протянулся вслед шлейф ещё средних везений и мелких случаев. Причём до самого последнего года, до того поворотного в своём роде разговора, который удвоил его личное имя, скравши взамен фамильное прозвище, он почему-то уверенно считал, что пленил её ничем иным, кроме мужской силы и вольного молодечества.