Ивановская горка. Роман о московском холме. - Пётр Георгиевич Паламарчук

шубе? Почему будут к вам портные для шитья летних кафтанов.

27

И, побыв, поехали из того села и приехали на Оку на Лосенский перевоз, чрез который переезжали на пароме, где случился в то ж время офицер и спрашивал нас: какие мы люди?

А как съехали с того парому, атаман, предупредя, его остановил и при том говорил:

ты спрашивал нас на воде,

а мы спрашиваем тебя на земле:

лучше б ты в деревне жил да овины жёг,

а не проезжающих допросами пёк!

Приказал у него отобрать шарф, знак и шпагу, за что велел заплатить несколько денег, и, оставя его, поехали в Москву.

28

По приезде стали на две партии в ямской Переяславской слободе на постоялых дворах и жили более полугода, токмо всегда спрашивали проезжих: не скажется ли кто генерала Шубина. В одно время сказался нам один служителем того Шубина и при том объявил, что Шубин в то село ездит летом; почему, дождавшись мы весны, поехали ко оному Шубину. Атаман отправил к селу Избылцу меня с двумя товарищами вперед для осмотру к приезду партии места и велел дожидаться.

Мы, как вышли из Москвы, стали подходить к зверинцу, от коего поворотили к Лефортову, где усмотрели незнамо какого звания двух человек, которые вели женщину, у коей обёрнута была голова и лицо простынею по самую шею; из них впереди её шёл один с мешком. Камчатка спросил их: кого они ведут?

Те отвечали,

что они ведут бабушку на повой.

Напротив чего Камчатка сказал:

видно, что в воду головой!

И, остановя, стал её смотреть. Между тем сделалась ссора. Один из них думал выхватить нож, однако до того не был допущен: Камчатка ударил его гостинцом, то есть кистенём: что видя, другой его товарищ, оставя их, бежал в лес. А первого с тою женщиною взяли, отвезли в Лефортово да отдали у рогатки часовым.

Коя показала о себе, что она девка дому господина Лихарева, сманена оными людьми, из чего видно, что они намерение имели в тот мешок её спрятать, чтоб никто не нашёл — сиречь утопить.

29

Где оставя их, пошли мы по Володимирской дороге к тому селу Избылцу и по приходе дождались своей артели. Потом все въехали в то село к знакомому мужику, у коего приготовлеио было мною до прибытия партии четыре лодки, в которых мы и отправились водой.

И как приехали в село Работки, случился тамо на то время торг, токмо Шубина во оном селе тогда не застали: он ездил за охотой. Мы поставили в управительском и прикащиковом дворах караулы, взошли того Шубина в покои, взяли несколько денег и пожитков и, прибравши с собой управителя и прикащика да преждеречённого калмыка, сели обратно в лодки и поехали.

А как стали несколько от того села в расстоянии, то, усмотрев за собою погоню, приказали оному управителю и прикащику её остановить. Кои тем кричали, чтоб они более погони не чинили, почему тут народ запнулся. Тогда мы управителя, прикащика и калмыка положили на берегу связанных.

30

В то ж время по обеим сторонам Волги была великая тревога, в сёлах били в набат, причём для поимки Редькина команда послана была за нами. Мы бросили лодки и в них несколько пожитков, а достальное взяли с собой. Пробираясь лесами трои сутки, пришли в город Муром, стояли в оном два дни. А как об нас знать дано, то мы, пришед до села Избылца, где наши схоронены были лошади, послали наперёд к тому ж знакомому мужику спросить о бывшей тревоге.

Мужик сказал, что для нас оставлен на кабаке бургомистр и при нём пять человек солдат. Мы, об оном чрез посланного сведав, пришли в тот кабак и по приходе закричали:

шасть на кабак,

дома ли чумак,

верит ли на деньги,

даёт ли в долг?

Атаман сказал:

когда мае на хас,

так и дульяс погас...

— Чего такого?

— Всякого да сякого: что-де никто не шевелись!

— Точно ли?

— На сей конец довольно.

31

Попили вина и пива да, взяв у объявленного мужика своих лошадей, поехали к городу Гороховцу. Атаман стал говорить, чтоб избрать место для отдыху, почему приехали в село Языково, в котором жили в смирном образе месяца с три.

В том же селе на реке Суре стояло торговое армянское судно, на которое ночью пришли. Тогда хозяин его палил в нас из ружей, токмо тем спасения никакого себе не получил. Когда мы взбежали на его судно, то он, чтоб его не нашли, заклался в товарах, однако по указанию его водолива был найден. И, по несыску у него денег, которые он думал утаить, перевязали его поперёк тонкой бечёвкой да, ухватя за руки и за ноги, бросили в реку Суру; в которой подержав, вытащили обратно на судно, вздули випог — то есть огонь — и хотели его сушить. Почему, что было у него денег и пожитков, отдал, которые — и притом несколько товаров — взяли и пошли в село Борятино.

32

Тогда ж мы, сведав, что сделалась за нами погоня, пришли к реке Пьяной, где живут мордва и татары, взошли на двор к татарскому Абызу, как прозывается ихний поп, взяли у него лошадей и поехали к монастырю Боголюбову, что близ города Володимира.

По приезде стали на знакомый двор, где жили с неделю. Откуда я от товарищей своих отправлен был в Москву для приискания квартиры.

Я, взяв с собой Камчатку, поехал наперед. По приезде в Москву стали в Кожевниках. Камчатка от меня пошёл на парусную фабрику, ибо он был матрос; а я пошёл в ямскую Рогожскую к ямщику, у коего напредь сего стояли, и жил у него до осени.

Притом ходил по Москве и проведывал воров и разбойников: где кто пристанище имеет, — потому что во оное время для покупки ружей, пороху и других снарядов в Москву цельные партии приезжают. А как о многих сведал, то вздумал...

33

— Остепенись малость: какой тогда год на дворе-то шёл?

— Лето которое? Индикта со вруцелетом уже не упомню, от Адама же осмой тысящи ровно первая четверть, по Рождестве Христове на третий день.

— Мудрено заплёл: 1741, бишь, декабря 27-го числа?

— За неволю и так.