Дуэлянты - Ольга Крючкова

– Ну, так что? По рукам?

– Да, я возьму твою богиню и поставлю ее на камин.

– Вот и славно…

Внезапно Григорий начал клевать носом: Еремеев подсыпал порошка совсем немного, дабы ввести дуга в дремотное состояние.

– Устал я что-то сегодня, – едва слышно произнес Григорий.

Еремеев дождался, когда его приятель задремал, открыл ящик комода, где он хранил блестящий медальон, которым по его разумению немецкие психиатры вводили в катарсис[6] своих пациентов. Безусловно, он давал себе отчет в том, что даже Зигмунду Фрейду[7] не всегда удавалось достичь должных результатов при катарсисе, ибо этот способ лечения нервных расстройств и воздействия на психику человека был совершенно новым и мало изученным. Еремеев вот уже несколько лет следил за изданиями по психологии и психотерапии и, будучи в курсе событий в этой науке, читал о том, что немецкие специалисты осудили Фрейда за его новаторские методы, сочтя их чрезмерно опасными для пациентов. Но, несмотря на это, Зигмунд Фрейд продолжал свои исследования. Еремеев же, как любитель, увлекающийся психологией и психиатрией, считал Фрейда гением, сожалея, что в России у него нет последователей, и психиатрия на кафедре медицины преподается по-старинке, что его совершенно не привлекало.

Достав из ящичка комода медальон, Еремеев разволновался: «Опасное дело… Но я не могу пойти на попятную, иначе как же мой авторитет?» Пожалуй, в размышлениях Еремеева потеря его авторитета среди друзей-студентов – самое страшное. Поэтому он, отметя все сомнения и волнение в сторону, принялся за дело, которым никогда не занимался, имея лишь чисто книжное представление о данной проблеме.

Он приблизился к Григорию, держа медальон в руке, он свободно свисал и поблескивал в скудном свете свечи. Еремеев выбрал таковую позицию, дабы блеск медальона не прекращался и слегка тронул приятеля за плечо. Тот очнулся.

– А? Что? Я заснул? – сонным голосом поинтересовался тот.

– Да, мой друг. Но пусть это тебя не волнует. – Спокойным уверенным тоном, как подобает заправскому психиатру, сказал Еремеев, буквально поднеся к глазам Григория блестящий медальон.

Тот, несколько очнувшись, не понял, что происходит. Еремеев, не давая опомниться своему первому «пациенту», произнес.

– Тебя окутывает сон, ты ощущаешь легкость во всем теле, твои глаза закрываются… Ты засыпаешь…

Он крутанул медальон, Григорий воззрился на него, словно удав на кролика и тотчас отключился.

Еремеев опасался, что снотворное в данном случае может помешать, ибо Фрейд никогда не применял оного. Но, увы, дело было сделано – Григорий принял сонный порошок, правда, совсем немного…

– Ты слышишь меня? – ровным голосом четко, как и прописано в книгах Фрейда, спросил Еремеев. Но Григорий безмолвствовал. – Спит, как сурок… Эксперимент не удался. Увы, но Петербург не увидит нового Казанову. – Разочарованно констатировал Еремеев, но все же решил еще раз задать тот же вопрос своему подопечному: – Ты слышишь меня?

К своему вящему изумлению новоиспеченный «психиатр» услышал ответ:

– Да…я слышу….

Еремеев чуть не подпрыгнут от радости, но все же взял себя в руки.

– Скажи мне: отчего ты так робок с барышнями?

– Потому, что они все рано или поздно будут похожи на мою маменьку… – последовал ответ «пациента».

Еремеев удивился подобному ответу и продолжил:

– Отчего же? Разве твоя маменька уродина?

– Нет… В молодости она была даже красива…

– Тогда может быть у нее дурной характер? – предположил Еремеев.

– Да, весьма скверный. Она постоянно меня тиранит… И покойного отца тоже тиранила…

Из последних слов Еремеев сделал простой вывод: властный характер матушки отбил у несчастного Григория всякую охоту общения с женским полом. Он попросту боялся женщин, оттого и робел…

– Слушай меня… – увещевал доморощенный «психиатр». – Ты – умный, красивый, сильный, уверенный в себе мужчина. Все женщины жаждут знакомства с тобой. Они просто мечтают, чтобы ты обратил на них внимание… При встрече с девушкой из университета, той что тебе нравится, ты будешь действовать следующим образом: подойдешь к ней и представишься, затем спросишь ее имя… После этого поцелуешь ей ручку и скажешь, что давно мечтал с ней познакомиться. Ты сможешь… А маменьке скажи, что ты – не ребенок и дай отпор. Статуэтка же, богиня любви, принесет тебе удачу. Храни ее. Не будет статуэтки – не будет удачи. Ты все понял?

– Да… – пролепетал Григорий.

– Теперь на счет «три» ты очнешься: раз, два, три…

Григорий очнулся и открыл глаза, увидев перед собой довольное лицо Еремеева.

– Еремей, ты? Я кажется заснул… Сколько времени?

– Да не поздно еще… Правда, все потихоньку начали расходиться…

– Я тоже, пожалуй, пойду… – Решил Григорий.

Еремеев не стал его останавливать – на сегодняшний вечер вполне достаточно впечатлений.

Григорий вышел на улицу и тотчас поймал экипаж, который довез его до Мойки. молодой человек ощущал себе несколько странно, приписывая сие состояние главным образом действию вина. Но отчего подобного с ним не случалось раньше?

Григорий держал в руках статуэтку, затем, покрутив ее, подумал: «Богиня любви… А что, если она действительно обладает магической силой? Буду носить ее с собой… Благо, что она небольшого размера».

К дому на Мойке Григорий подъехал достаточно поздно, время приближалось к одиннадцати вечера. Обычно в такое время он бывал дома, дабы матушка не беспокоилась. Он тотчас представил ее недовольное лицо и то, как она станет ему выговаривать. Так и случилось…

Не успела Анфиса открыть дверь, как Григорий услышал поспешные шаги матушки, она спускалась в прихожую со второго этажа.

– Григорий! – Воскликнула она. – Ты знаешь, который час?

– Да, почти одиннадцать.

– Я волнуюсь. Где ты ходишь? – не унималась госпожа Вельяминова.

– Я был у приятеля… Немного засиделись… – спокойно пояснил Григорий, снимая пальто и кепи.

– Это не оправдание для столь позднего возвращения! – наседала матушка.

Неожиданно, сам того не желая, Григорий ответил то, что хотел высказать уже давно:

– Я – взрослый человек. В моем возрасте уже женятся и заводят детей. Прошу вас, матушка, более не повышать на меня голос. Простите, я устал и хочу спать…

Закончив сию тираду, он спокойно поднялся на второй этаж и проследовал в спальню.

Госпожа Вельяминова буквально оторопела от такого поведения сына, она стояла в прихожей, не понимая: что же происходит? Отчего Григорий так с ней разговаривает? Разве не она любила него, сдувала с него пылинки? И вот дождалась! Какая неслыханная грубость!