Дело сибирского душегуба - Валерий Георгиевич Шарапов

смерти. Жестокость в кубе. Рвало всех, кто это видел, даже опытных криминалистов. Сексуальный подтекст имел место, но без изнасилований. С живыми, бессознательными, он половые акты не совершал. С мертвыми, кстати, тоже, а то имеются такие «эстеты», некрофилами их называют. На окровавленных телах находили следы спермы, то есть эякулировал на своих жертв, онанист хренов… — не сдержавшись, выдал Туманов. — По этой повадке его и искали. Тип, не уверенный в себе, неспособный на полноценный половой акт по состоянию здоровья или по психическим причинам. Трех девушек успел растерзать, прежде чем его взяли. Тихий интеллигентный очкарик, лаборант в том же вузе. На занятиях и подбирал себе жертв — тех, кто посмеивался у него за спиной. В жизни подвергался насмешкам, пренебрежительному отношению. Даже родной отец считал его жалким и недоделанным. Папа, кстати, умер за полгода до этого — списали на несчастный случай в гараже. Опора подломилась, а он под машиной лежал. Раздавило в лепешку. На допросе очкарик и признался, что дефект с домкратом — его работа. Транспорт требовался человеку, да и родитель надоел хуже горькой редьки… Одна из погибших девчонок была всеобщей любимицей на потоке, активная, заводила, комсорг курса…

— Откуда такие нелюди берутся? — скрипнул зубами Хорунжев. — Ведь в нашей стране никакой социальной почвы для подобного…

— Коллеги из КГБ потом работали на курсе. Проводили беседы с теми, кто все знал, заставляли подписывать документы о неразглашении. Никакой огласки, правильно, тезка, нет у нас социальной почвы, а есть лишь отдельные проявления…

— Есть предположение, кто орудует в Грибове? — спросил Шишковский. — Ведь не мог ты об этом не думать.

— Только и делаю, — признался Туманов. — Мужчина, уже не мальчик. Минимальный возраст — лет сорок пять. Максимальный… не больше шестидесяти. Трудно в почтенном возрасте с такой прытью бегать по лесу. Это точно не «лаборант», имеет транспорт, но не гнушается и пеших прогулок. Знает окрестные леса — по крайней мере, про ту удачно подвернувшуюся яму-ловушку он знал. Отчасти знаком с анатомией человека. Не душа компании, но в обычной жизни — человек как человек. На него не подумаешь. Имеет работу, но не привязан к рабочему месту. То, что он психопат, никто не подозревает. В прошлом мог лечиться у психиатра — и эту версию надо проверить. Но внешне он не псих — настаиваю. Среди таких людей могут встречаться общественники, они поддерживают линию партии. Но что у них в головах, боюсь представить. С чего все началось? Жил человек, был как все и вдруг стал извращенцем? Может, и так. Снедало что-то, мучило. Не мог понять, что именно, и вдруг однажды прозрел. Эти звери получают удовольствие, мучая своих жертв. Для них это высшая степень наслаждения. Природа зовет, и не до рассуждений, что такое хорошо, а что такое плохо. Нашего маньяка привлекают именно девочки-школьницы, другие не заводят. Он может иметь жену и детей, почему бы и нет? Начинаются позывы — ищет жертву, удовлетворяет потребности. Потом какое-то время живет, как все — до следующего позыва… Кое-что настораживает. Лаборант совершал нападения раз в месяц — ему хватало. В пятьдесят девятом году нападения случались чаще. Между похищениями Оли и Кати прошло два дня. Еще двое суток — и под удар попала маленькая Рита Вахромеева… Но с ней ничего не вышло. Потом многолетняя тишина… Почему? И вот снова. Дина Егорова. Через двое суток — Маша Усольцева…

— Хочешь сказать, что следующий удар он нанесет послезавтра, а потом опять многолетнее молчание? — проворчал Шишковский. — Или… продолжит, видя свою безнаказанность?

— М-да, маловат у него цикл… — почесал макушку Хорунжев.

— Цикл — у баб, — отрезал Горбанюк. — А у этой нежити — хрен знает что. Но в целом Мишка прав, мы не успеваем оформить одно преступление, а он уже совершает другое. Не дадут нам оповестить население. А если и дадут? Запрут мамаши своих чад. Но не все же узнают. Сколько останется неоповещенных, сколько неблагополучных семей, где родителям плевать, чем занимаются их дети? Подобные преступления он может совершать годами, согласен, майор? До тех пор, пока он не допустит ошибку или не поможет случай.

— А вот такие мысли запирайте в сейф, — скрипнул зубами Туманов. — Будем работать. Если понадобится, сутками и без выходных. План мероприятий я уже набросал. Зачем убийца оставляет на телах крылатых уродцев? Действительно ли он фотографирует своих жертв? Нюансов — море. Подбрасывайте версии, кем может оказаться убийца.

— Дарю, — проворчал Шишковский. — Он медик, в душе маргинал и садист. Например, хирург. Режет людей. Но этого мало, убивать на операционном столе нельзя. Поэтому днем спасает людей, а ночью — наоборот. Или сотрудник морга — еще лучше. Патологоанатом, например. Насмотрелся у себя в мертвецких, захотелось чего-то свеженького…

— Глеб, ну, заткнись, наконец, — простонал Горбанюк. — Без тебя тошно…

Догадки Риты оказались верными. У нее была невероятная чувствительность! Наблюдательный пункт выявили за полчаса. Второй километр Приваловского шоссе, кусты — в тридцати метрах от обочины. Удобный травянистый пятачок, за спиной лес. «Сука, он бы еще раскладушку с собой принес», — ругался Хорунжев. За работой милиции на месте гибели Дины Егоровой пристально следили. Человек с удобством расположился в траве, подсматривал за милиционерами сквозь листву. Осенний листопад фактически не начинался. Криминалисты ползали по траве, надеясь отыскать что-нибудь новенькое. В общем-то нашли: два фантика от конфет «Мечта», превращенные в зубочистки, и два окурка, вдавленные пальцем в податливую землю. Папиросные мундштуки, а курево — папиросы «Север», только у них такой миниатюрный мундштук. «Значит, долго сидел, — мысленно прикинул Михаил. — А может, заядлый курильщик». Папиросы «Север» плавно переходили в разряд дефицита, но пока еще в табачных киосках их можно было найти. Зачем он тут сидел? Следил за Вахромеевой? Откуда мог знать, что Вахромеева приедет? Не знал, но вдруг увидел и заинтересовался? Это был вариант.

Вопросов назревала масса — и все без ответа. У свинофермы, где нашли тело Маши Усольцевой, Михаил почти не сомневался — что-то найдет. Преступник наблюдал, даже вспомнилось откуда. За деревьями обнаружили растоптанный пятачок. Нашли единственный окурок, на треть заполненную мочой банку из-под сайры. Явно человеку было скучно, упражнялся на меткость. Банку оставил не преступник, валялась еще до него, видимо, с дороги швырнули… С этого места наблюдатель фиксировал работу группы. Подкрасться ближе не мог. Отсюда же видел, как разъезжается народ. А высунувшись из кустов, мог засечь, как Маргарита Павловна свернула на проселок. Недолго думая рванул параллельным курсом, держа в голове памятную «волчью яму»…

Все это являлось банальной констатацией произошедшего. Личность преступника оставалась в тумане.