Чаша Грааля. Софиология страдания - Отец Сергий (Булгаков)

Если бесстрастность Иисуса, как и Его бессмертие, были вышеестественны, как имевшие основание в соединении двух естеств, то в кенозисе Христа, осуществлённом в Крестном Страдании, эта вышеестественность оставляет место немощи человеческого естества, вступающего в свои права. Страсти Христовы совершаются уже на основе и в пределах человеческого естества. О Христе, предстоящем в терновом венце и в багранице после избиения, говорится Пилатом: се, Человек (Ин. 19:5), и Человеком по-человечески изживаются человеческие страдания и смерть.

[Целительство Спасителя]

Однако это относится к Страстному кенозису, силою которого Иисус Христос сделался подобным человекам, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной (Флп. 2:7–8), во всем уподобившись братьям (Евр. 2:17). Было же время, до принятия Чаши, когда Иисус не был подобен братьям, но лишь в Себе таил эту возможность, когда Он отличался от всего человечества безболезненным совершенством своего человеческого естества, когда Он являлся целителем человечества. Большая часть евангельских повествований относится к этим целениям: изгнания бесов, освобождение от разных болезней и даже воскрешение мёртвых (хотя это не было общей победой над болезнью и тем более смертью). Количественные размеры этих целений описываются в Евангелиях в самых сильных выражениях, заставляющих думать о всеобщем исцелении, если бы это было совместимо с другими свидетельствами Евангелия и общим течением человеческой жизни. Говорится: Ходил по всей Галилее… исцелял всякую болезнь и всякую немощь в людях (Мф. 4:23), то же и по всей Сирии и под[обное]. Эта же власть давалась и апостолам врачевать всякую болезнь и немощь (Мф. 10:1 с парал.). Но что же именно означает это врачевание, в какое отношение с врачуемым ставит оно самого Исцелителя, свободного от болезней?

С одной стороны, здесь очевидно устанавливается грань между Ним и исцеляемыми, но вместе с тем и соединяет их, и не только самим фактом целения, а и «взятием на Себя наших немощей и понесением болезней». Господь принял человечество Адама, ослабленное смертностью и отягчённое грехом, в то же время лично оставаясь от него свободным. При этой свободе Адамово естество во Христе сохраняло силу и связь с Его Божеством. Именно на основании этой связи и возможно было целительство во Христе, которое Он сообщал и апостолам, как оно же свойственно бывало и святым человекам в Ветхом и Новом Завете.

Господь совершал исцеления силой человеческой, хотя и обоженной, – богочеловеческой святостью, но не Божественным всемогуществом Творца, которое полагает начало совершенно новой жизни. Решающим свидетельством в пользу того, что здесь мы имеем только целительство, а не новое творение, является наличие немощей и болезней в человеке.

В евангельском повествовании мы видим Христа, неизменно окружённого больными и подающего им исцеление. Их количество определяется в самых сильных выражениях: «исцелял всех немощных» («всякую болезнь и немощь»). Однако это определение не может быть понято буквально, потому что снова и снова появляются упоминания об этих болезнях. Следовательно, исцеления получали больные, но не искоренялась болезнь в человеках, которая оставалась и остаётся в них во всей своей силе, – Христос пришёл к больному человечеству, и им был Он окружён. Болезни связаны с самой природой человека во всём их многообразии. Иногда это просто телесная болезнь, которая появляется по неизвестным причинам, как и теперь, иногда же указуется её источник – в действии злой силы, калечащей и искажающей человеческую жизнь. Но в конце концов нет и не может быть человека, свободного от болезни, и этот основной факт не упраздняется и явлением Христа миру. Господь не устраняет самого факта, а лишь подаёт частичные исцеления, так же как отдельные случаи воскрешения мёртвых не уничтожают общей смертности, царившей вокруг, как и прежде. Кладбище и госпиталь являются неизменными спутниками человеческого существования, причём одно не упраздняет другого.

Хотя Господь применял разные образы исцеления больных (и воскрешения мёртвых), но все они совершались не всемогуществом, но силою молитвы Богочеловека[77], так же как и иные ветхо– и новозаветные исцеления. Хотя болезнь и смерть для каждого отдельного человека являются следствием ему неведомых причин, как бы некиим личным фатумом, подобным судьбе Иова, но они остаются доступны – опять-таки в неведомой для нас мере – силе молитвы. Она сопровождает человека в его болезни и умирании. Христос пребывает с ним у болезненного и смертного его ложа, таков необходимый постулат веры.

Мы молимся Христу, Богочеловеку, Целителю и Воскресителю, Богу, восшедшему на небеса и сидящему одесную Отца, Богу, во Святой Троице сущему (а также и Пресвятой Богородице, вместе со святыми). Мы молимся Ему нашей человеческой молитвой. Но если верно всё то, что сказано выше о нашем умирании в Господе, то необходимо прийти к заключению, что нас в нашем умирании сопровождает и Его богочеловеческая молитва в человеческой богооставленности. «Вскую Мя оставил еси», – произнесено было Им не только о Себе и от Себя, но и от лица всего человечества. Нет основания для исключений, если только сам человек своим противлением не способен сделать для себя исключения.

Однако является тайной смерти, в какой степени возможно это тогда, когда человек видит себя пред лицом Божиим. Думается, что возможности человеческого неверия и бунта за гробом не так неограниченны, как они иногда считаются. Но повторяем, что личный жребий человека, образ его участия в болезнях, есть тайна, которая остаётся закрыта. Особенно это очевидно относительно болезней наследственных. Нет слов, чтобы выразить человеческую скорбь о них и раздирающую их непостижимость. В Евангелии многие болезни, особенно душевные, объясняются прямым воздействием злых сил. Но и самоё попущение этого воздействия есть тайна (как это показано и в истории Иова). Но не только душевные, но и всякие иные наследственные болезни имеют большей частью характер тяжёлого, злого рока, тяготеющего над человечеством по силе первородного греха (в болезни будешь рождать детей – Быт. 3:16, может относиться не только к разрешению от бремени, но и к болезненности рождаемого).

Господь пребывал в мире, «исцеляя и благотворя», к тому посланный Духом Господним (Лк. 4:18; Ис. 61:1–2). Однако это относится лишь к тем, кто встречались на Его пути, но болезненность человечества остаётся в полной силе и после таких исцелений, которые имели значение лишь личного, частного благотворения. И эта сила сохраняется и доныне неумалённой. Она принадлежит самому состоянию человечества, которое и было воспринято Господом. Поэтому, если Господь Сам лично был свободен от болезней, то Он не отвергнул и для Себя возможности немощи, присущей ослабленности человеческого естества. Поэтому только Он и мог восприять её, «понести наши болезни». Он сделал