Предназначение человека. От Книги Бытия до «Происхождения видов» - Сэмюэл Уилкинсон

как между группами разгорался конфликт, внутри них возрастала сплоченность и готовность сотрудничать. Мальчики становились все более агрессивными по отношению к представителям противоположной группы и все более отзывчивыми по отношению к представителям своей. Весь эксперимент являл собой классический пример динамики внутригруппового фаворитизма и внешнегрупповой дискриминации, стремительно развивающихся прямо на глазах исследователей[267].

Математическое моделирование также свидетельствует о том, что сотрудничество и агрессия могли эволюционировать совместно. Экономист Самуэль Боулз, разработавший множество таких математических моделей, даже говорит о межгрупповом конфликте как об «акушерке альтруизма». По словам Боулза, он и его коллеги создавали симуляции, воспроизводящие взаимодействие тысяч поколений на протяжении эволюционной истории. Группы состоят из индивидов, у которых в различной степени выражены альтруизм и эгоистичность, а также различные градации терпимости или враждебности по отношению к тем, кто в их группу не входит. Приняв во внимание крайне изменчивый климат, на фоне которого, по мнению ученых, происходила эволюция наших предков, Боулз обнаружил, что альтруизм и воинственные наклонности, возможно, оказывали друг на друга влияние. Его модели предполагают, что ни альтруизм (ключевой компонент сотрудничества), ни способность к воинственному поведению не эволюционировали раздельно. Эти способности нуждаются друг в друге[268]. Говоря об этом весьма неожиданном открытии, Николас Христакис, социолог из Йельского университета, отмечает: «Тот факт, что люди могут быть столь дружелюбными и добрыми, но в то же время переполненными такой ненавистью и яростью, приводит в замешательство… Это заставляет предположить, что на самом деле доброта и ненависть связаны… В прошлом условия прекрасно подходили для развития и альтруизма, и этноцентризма, но… только в том случае, если имели место оба этих явления»[269].

Модель, которую разработали Боулз и его коллеги, предполагает, что и агрессивное, и альтруистическое поведение наследуются через отдельный ген: генетики называют это простым менделевским наследованием. Это чрезмерное упрощение, но оно необходимо, чтобы приблизить к реальности сложную математику модели. Впрочем, Боулз сразу же отмечает, что передачу генетической информации в модели можно видоизменить, чтобы «охватить процессы культурного научения, а также… влияние сверстников, посторонних взрослых и родителей»[270]. Другими словами, даже если человеческие способности к альтруизму и войне по преимуществу основаны не на биологии, а на культуре, главная идея остается неизменной: «Сотрудничество и конфликтность эволюционировали совместно».

Конечно же, математические модели хороши ровно настолько, насколько хороши предпосылки, лежащие в их основе. Кроме того, следует помнить, что хотя все модели ошибочны в том, как они описывают реальность, некоторые из них все же могут нам в этом помочь[271]. Никто доподлинно не знает, правильны ли предпосылки, ставшие краеугольным камнем модели совместной эволюции альтруизма и войны, которую предложил Самуэль Боулз. Мы также не жили во времена, когда все, о чем мы сейчас говорим, происходило в реальности. Впрочем, данная модель интересна именно представлением о том, что обе наклонности нуждались друг в друге, чтобы эволюционировать. Возможно, альтруизм и сотрудничество развивались в зависимости от склонности к агрессии, соперничеству и даже воинственности. Другими словами, возможно, что наша склонность к добру не получила бы развитие без нашей склонности ко злу.

Открытия, совершенные в ходе эксперимента в парке Робберс-Кейв, а также математическая модель Боулза и наблюдение за современными обществами охотников-собирателей, прекрасно согласуются с тем, что известно многим как печальная истина человеческой природы. Конфликт может способствовать объединению людей внутри группы. В то же время война – это решающая игра с нулевой суммой, в равной степени воспитывающая и враждебность к внешним группам, и внутригрупповую сплоченность. Ученым и государственным деятелям это было известно еще много веков назад. Более того, многие дальновидные и злонамеренные политики начинали войны, чтобы таким образом свести свои политические счеты и объединить членов своей партии[272].

Высшие цели

Возможно, погружение в эти глубокие воды заставит кого-то покорно смириться с тем, что война, племенная вражда и ксенофобия неизбежны. Возможно, вы даже соблазнитесь мыслью о том, что конфликты и сегодня необходимы для формирования групповой сплоченности. Тем не менее все не обязательно должно быть именно так – и последний этап эксперимента в парке Робберс-Кейв ясно свидетельствует об этом. Вслед за вспышкой жестокой межгрупповой конкуренции, проявившейся во время состязательных игр с нулевой суммой, исследователи попытались объединить обе команды и стереть резко очерченные линии групповых различий. Для этого было опробовано несколько подходов. Содействие мирным встречам лидеров не помогло, поскольку те, кто соглашался сократить масштабы противоречий, утрачивали статус внутри группы. Проповеди о прощении и братской любви пропускались мимо ушей. Затем исследователи позволили группам взаимодействовать в том, что не предполагало конкурентной борьбы – в надежде, что это позволит сплотить всех как единый коллектив. Мальчики участвовали в совместных трапезах, вместе смотрели фильмы и ходили на межгрупповые экскурсии. Однако каждый раз они использовали любую возможность, чтобы выразить свою враждебность к противоположной команде. Даже приходя на совместные мероприятия, они занимали места строго в соответствии со своей принадлежностью к группе. Бросание едой и столовыми приборами в обеденном зале подогревалось взаимными оскорблениями.

Впрочем, межгрупповое единство начало проявляться, когда у обеих команд возникла высшая цель, требующая идти на сотрудничество. Исследователи прекратили подавать в их лагеря воду, отчего и «Орлам», и «Гремучим змеям» поневоле пришлось объединиться, чтобы вернуть все на свои места. Какое-то время они работали как одна команда, в результате чего межгрупповое сотрудничество укрепилось, а конфликт стал не так заметен. Но как только проблема была решена, поведение обеих групп снова ухудшилось. Тогда исследователи придумали еще несколько заданий, требовавших межгруппового сотрудничества, благодаря чему враждебность между группами стала еще менее резкой. Прочного единства удалось достичь лишь после серии испытаний, в которых обе группы шли к высшей цели: мальчишки вместе готовили еду, создавали общий фонд, из которого можно было взять фильм на прокат, вытаскивали застрявший в грязи грузовик. Между представителями групп начали возникать дружеские отношения, а оскорбления в адрес противоположной группы звучали все реже[273]. В один момент «Гремучие змеи» зашли настолько далеко, что даже пожертвовали деньги, выигранные в одном из предыдущих соревнований, чтобы угостить всех ячменным напитком. Когда же эксперимент подошел к концу, бóльшая часть мальчиков выразила желание возвращаться домой не на двух автобусах, а на одном. Рассаживались они сами, без участия взрослых, и на этот раз принадлежность к «Орлам» или «Гремучим змеям» не играла никакой роли[274].

Эксперимент в национальном парке Робберс-Кейв выводит на первый план нашу способность проявлять как агрессию, так и готовность к сотрудничеству. Многие социологи утверждают, что эти способности развивались постепенно по мере того, как в обществах становилось больше людей. Наиболее отчетливо они проявили себя в последние несколько веков, когда в результате демографического роста соперничество за ресурсы стало жизненно необходимым. Бои за территории становились все более ожесточенными. Ричард Рэнгем пишет: «Поскольку способность к сотрудничеству была жизненно необходима воинам для победы в бою, она стала основой исключительной предрасположенности человека к взаимопомощи».

Подобный ход мысли опирается на понимание того, что еда и другие ресурсы – ограничены. Первым об этом заговорил в своих трудах Томас Роберт Мальтус. Священнослужитель и экономист, Мальтус в 1798 году опубликовал крайне важный трактат под названием «Опыт закона о народонаселении»[275], в котором доказывал, что человеческое население увеличивается экспоненциально, в то время как производство еды – линейно. Мальтус предположил, что вскоре настанет время, когда спрос на еду стремительно превысит предложение. Следовательно, выживут далеко не все, а те, кто выживет, будут, по всей вероятности, обладать выдающимися навыками в охоте, поиске пищи среди отбросов и накоплении припасов. Естественно, эта концепция оказала значительное влияние на Дарвина, когда он формулировал идею об эволюции посредством естественного отбора. Со временем идея о том, что люди вынуждены быть агрессивными, враждебными и эгоистичными, чтобы выжить, начала преобладать среди ранних эволюционистов.

Но в какой-то момент все изменилось. Оказалось, что Мальтус был во многом неправ[276]. По мере того как человек приручал животных, которые обеспечивали его едой (овец и коз), а также выращивал злаки,