Путь к колодцу - Владимир Афанасьевич Середа

и рывком оглянулся, упершись взглядом в ближайшую кучу оружия. В два прыжка, опрокидывая и расшвыривая всех на своём пути, достиг он её, выхватил из кучи пулемёт, начал всё вокруг поливать смертоносным свинцам. Озаряя помещение вспышками выстрелов, Чертище метался, резко отпрыгивая назад и мгновенно разворачиваясь. Он, перебрасывая грохочущий пулемёт с руки на руку, демонстрировал высочайшее мастерство, стреляя из любой руки, из любого положения…

К таким демонстрациям смертоносного искусства здесь видно уже привыкли, потому что не успел ещё Породистый ткнуть пальцем, а толпа уже привычно валилась на пол в грязь, и я вмести со всеми, подчиняясь общему порыву. Мозг мой давно отказался что-то здесь понимать и удивляться, я даже не пытался постичь логику происходящего, каждое событие порождало совершенно неожиданное следствие, за которым следовало ещё более невообразимое продолжение. Вероятно, так себя чувствовал первобытный человек, дикарь живущий по запретам-табу, он даже не пытается связывать события причинно-следственными связями, он не видит ни причины, ни следствия, а просто исполняет все табу.

В помещение же события разворачивались своим чередом, несмотря на предусмотрительность упавшей на пол толпы, первые же выстрелы исторгли множество стонов и предсмертных хрипов. Огненные точки трассирующих пуль самым причудливым образом пронизывали пространство, рекошитируя от бронированных стен.

Породистый дал ему возможность вдоволь потешиться, не менее трёх, четырёх двухсотпятидесятипатронных лент пропустил взмокший от усердия Чертище через раскалённый пулемёт, прежде чем с помоста донеслось:

— Хватит! Орёл! А ну поди сюда, я тебе лично всё рыло грязью обляпаю!

Чертище, отбросив дымящийся пулемёт, на карачках, подобострастно хихикая, подполз к помосту, где Породистый снисходительно оскалившись, зачерпнув с полу жижи, небрежно ляпнул тому в рожу. Толпа завистливо взвыла.

— А теперь прочь, скоты! — заорал Породистый истошно, дико перекосив морду. Толпа с таким энтузиазмом кинулась исполнять его приказ, что раздавили не менее десятка чертей только в одном проходе. Каждый из них разыгрывал роль старательного исполнителя и выталкивал окружающих и пинками, и подзатыльнами, зрелище было не для слабонервных. Но зал очистили довольно быстро, утащив и несчастных, пострадавших во время всех этих демонстраций.

— А! Каково, Жека? Какую речугу толкнул! А мысль-то, мыслища! — забегал он по залу, потирая довольно руки и хихикая: — И удумал же? Ну, даю, ну и сукин сын! А если и вправду осушить? — хлопнул он, задумавшись кулаком по ладони: — Абсурд конечно! Но порода млеет! — и громко загоготал: — Но каков я! Ой, не могу! — смеясь, перекатывался он по помосту с боку на бок и дрыгал в воздухе ногами: — Болото осушить! Ой, держите меня! Ой, не могу!

Глава 10

Заражённый его смехом заулыбался и я, сам не понимая чему, а он зашёлся:

— Да мы без этого болота сразу все передохнем! Да мы без этой грязи, — не мы! — орал он во всю мощь своей огромной глотки, швыряя во все стороны грязью, всё вокруг покрывающей.

С ужасом я смотрел на него и думал: «Да что же это со мной происходит?» Нормальная жизнь уже казалась мне таким далёким светлым сном, навевая слёзы… Я уже привык к этой всепоглощающей вездесущей грузи, к этим свиным рылам вокруг, осторожно я ощупал свой нос.

— Знаешь чем я подлинно велик, Женя? — успокоившись, с грустью спросил Породистый.

— Чем же? — вежливо поддержал беседу я, довольный ревизией собственного носа.

— Тем, что понимаю идиотическую глупость собственных идей. — тяжело вздохнул он: — А вот как только перестану понимать это — превращусь в самого тривиального тирана — уверую в свою непогрешимость… — с неподдельной грустью в голосе добавил он, подозрительно оглядевшись вокруг, добавил: — Боюсь я, Женя, боюсь… — потряс он головой: — Боюсь сдуреть здесь полностью, превратиться в самовлюблённого царька, навеки утонуть в треклятом этом болоте.

Схватив меня за плечо, подтянул ближе и зашептал на ухо, ожигая горячим дыханием: — Вот думаю выбрать моментик и свалить… Знаю я тут одно местечко и с Главарём уже переговорил. — невольно передёрнул он плечами, что-то вспоминая, и испугано обернулся: — Серьёзный мужик… — и тут же прикрыв рот ладонью, скрабезно захихикал, стреляя бегающими глазами по сторонам: — Во… Там житуха… Почище твоей Русалки, и уж не чета Козочке…

Он взгрустнул, усаживаясь на помосте и свешивая ноги вниз: — Только туда так просто, танком не подъедешь, чего-то надо, что бы попасть туда? А вот чего? — почесал он озабоченно свой затылок: — Намекают, мол, с головой должно что-то случится…? Или в голове..? Главарь тот только улыбается… Бры… — передернул Породистый плечами, вспоминая улыбку Главаря: — А подручный, что с ним был, начал было объяснять, да и сам запутался. А, знаешь что? — он рывком спрыгнул с помоста и, схватив меня за руку повлёк за собой в тёмную глубину помещения: — А я тебе чёто покажу!

Ни с чем не сравним был этом наш путь по проходам внутри горы оружия. Шли мы узкими коридорами, со стенами, топорщащимися различными деталями раздавленных машин, оружия, какой-то проволокой, кабелями и тросами. Да и на коридоры эти проходы были похожи так же, как настоящие пещеры с их сталактитами и сталагмитами, поэтому приходилось следовать за Породистым, петляя, вслед за их причудливыми изгибами, подниматься и спускаться, спрыгивать в неглубокие колодцы, перебираясь с уровня на уровень, цепляясь везде за торчащее из стен угловатое железо, и натыкаясь повсюду на обитателей этих коридоров. То они вповалку лежали у стен, где позволяла это ширина этих пещерных проходов. То их храп и сонные стоны доносились из мрака ниш и ответвлений. Толпились они и на стыках коридоров, в царящем сумраке трудно было разглядеть их лица, неясными тенями мелькали они в зловонном, наполненном запахом перегорелого машинного масла и давно немытого жилья воздухе.

Породистый, не обращая на них ни малейшего внимания, бесцеремонно расталкивал, я почти бежал за ним, боясь отстать и потеряться в страшном этом лабиринте, и лишь краем уха улавливая недовольное бурчание, вызываемое толчками и пинками, щедро раздаваемыми Породистым. С пронзительным визгом с усилием открывались медленно под могучим напором Породистого зловещие округлые крышки люков, изредка перегораживающие эти проходы. Проскакивая вслед за Породистым через эти люки, я сначала не уловил смысла белых пятен среди бурых потёков ржавчины на поверхности люков, только потом понял, что вся их поверхность густо изрисована мелом. Внимание моё привлекла чётко наведенная мелом надпись — «Скоро уж, Породистый, обломаем мы тебе рога!».

«Ни чего себе!» — подумал я, карабкаясь за ним по торчащим из стенок обломкам, куда-то вверх. «Не так уж тебя здесь и