Аукцион - Яна Николаевна Москаленко

в кожу, Лилит давила и давила, пока Лиса не захрипела. Она попыталась отстраниться, но сестра держала ее, и Лиса беспомощно давилась воздухом и болью. Потом все-таки отпустила, и Лиса закашлялась, схватившись за горло. Глаза слезились, пришлось вытереть их рукавом пижамы.

– Видишь? – Лилит сдула со лба светлую челку и потянулась к клетке. – Выдержала. Потому что умеешь. Знаешь, как петь. Петь и терпеть.

Еще Лиса знала, как терпеть боль от растянутых пальцев, но кому от этого лучше.

Лилит открыла дверцу, засунула руку внутрь. Птичка заметалась. Скок-скок. Туда-сюда. Птичке было некуда деться, и Лилит поймала ее, сжала в кулаке и вытащила наружу. Птичка билась, Лилит держала крепко.

– У певчих птичек талант от природы. – Лиса завороженно следила за каждым движением сестры: как Лилит ласково погладила черненькую головку, подула на перышки, и они смешно затопорщились. Птичка дергала головой и больше не пела – в переводе на человеческий истошно вопила. Лилит положила палец ей на горлышко. – Они просто поют. Но не учатся. Не знают, что у них талант, не развивают его. Мозгов же маловато. – Птичка продолжала кричать, Лилит упрямо хмурила брови, давила еще. Раздался хруст, стихло. – Но терпеть они не умеют.

Лилит бросила дохлую птичку обратно в клетку, недолго посмотрела на нее и разрыдалась, уткнувшись Лисе в колени. Лиса жалостливо гладила сестру по мягким волосам, сама тихонько всхлипывала, надувая носом сопливые пузыри.

Вошла мама. Она каким-то магическим образом слышала плач Лилит даже с первого этажа квартиры. Мама сидела за столом с кучей бумаг, или писала картину, которую не закончит, или лежала на диване с сигаретой в длинном мундштуке в одной руке и разбавленным виски – в другой, но вздрагивала, собирала в кучу свои высушенные, гладкие руки и ноги, откладывала дела, искусство, нервный срыв и спешила к дочери. Сейчас она стояла на пороге – прямая, вылизанная утренним стилистом и виски.

– Девочки. – Мама всегда говорила громко, на одном выдохе, обстреливала словами. Бровь вздернута вверх – Лиса и Лилит с годами переняли эту ее манеру. – Что у вас?

Мама недавно подсадила новую душу. Восстановительный период усложнялся с каждой операцией. Мама была бледна, ее мутило, и даже посвежевшая красота после пересадки не давала соврать: она устала. Лиса слышала, как маму ночью рвало в туалете. Мама прошла по пушистому ковру и замерла. Лилит не переставала трястись и поскуливать у Лисы на коленях. Мама посмотрела на девочек, затем на клетку, кажется, не сразу поняла, в чем дело.

– Василиса! – Короткий выдох и такой же короткий выкрик резанул по ушам. Она схватила младшую дочь за локоть и рывком подняла на ноги. – Ты что наделала? Ты что, совсем?! – Она встряхнула Лису. Лилит распласталась по ковру и выла. Мама поджала губы и потащила Лису из комнаты. – Не смей подходить к ней. Смотри, что ты наделала! Почему я вечно должна с тобой разбираться?

Лиса пухла от несправедливости, не ревела из упрямства. Как только дверь в розовую комнату закрылась, плач стих, и птичка больше не пела.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

о проведении операции по пересадке души

Настоящим удостоверяем, что Лилит Тобольская, 20 лет, горожанка по праву рождения в n-ом поколении, скоропостижно скончалась после проведения стандартной операции по пересадке души.

Причина смерти: аллергическая реакция типа стремительное поглощение.

Признаки: горловое кровотечение, рвота, судороги, состояние психической нестабильности.

Настоящим подтверждается, что Аукционный Дом, Банк Душ в лице его главы Варлама Кисловского ответственности за исход операции не несут.

Выплата компенсации осуществляется согласно договору и в данном случае на 10 % удерживается Банком Душ для возмещения убытков аллергологического отделения Банка Душ, которое имело место в ходе стремительного поглощения.

С глубочайшими соболезнованиями,

Аукционный Дом,

Рада Рымская,

главная распорядительница Аукциона

* 1 8 9 г.

До западного поста с автовокзала ходили автобусы. Люди грузились в них молча, неловко переглядываясь, знакомые делали вид, что видят друг друга впервые. Автобусы, курсирующие между вокзалом и западным постом, отличались от остальных: они напоминали черные вытянутые коробки с плотно затонированными окнами. Никаких надписей или опознавательных знаков – тем не менее каждый горожанин знал, что за маршрут у этих «грязевозок». «Грязевозки» ходили нечасто, но их расписание оставалось таким же неизменным, как поток горожан, упрямо пробиравшихся за Стену. Для горожан Кварталы оставались местом, где было дозволено все, что запрещалось Кодексом, никто не хотел загреметь по непристойной.

Лиса влезла в «грязевозку», как и все, молча, натянув на глаза шапку и спрятав под нее желтоватый с белоснежными прядями хвост, по которым в высших кругах непременно узнавали женщин из семьи Тобольских. Моржеватый водитель курил «Прогрессивный табак», даже не повернул головы, Лиса заплатила за билет наличкой и забилась в дальний угол. «Грязевозки» покачивались на поворотах и смердели бензином; это были единственные топливные колымаги, оставшиеся в Городе.

За окном – пешеходы, собачки на поводке, теплые витрины бакалейных лавочек – дорога до западного поста из центра шла через спальные районы. Лиса приоткрыла окно и попыталась хоть немного высунуться наружу. В грязевозках окна не открывались полностью из соображений конфиденциальности, приходилось жаться к стеклу, но Лисе очень хотелось почувствовать воздух спальных. Здесь пахло хвоей, выпечкой, и от этого запаха по всему телу разливалась спокойная радость. Лиса даже подумала: может, выскочить из грязевозки, чтобы просто походить по улочкам, купить хлеба (жа́ркого, хрустящего), купить самой, а не принять заказ из клешней робота-курьера. Лиса мечтала жить в спальных районах, но ее родители – большие шишки большого Города, поэтому они жили в стекляшках в центре. Это считалось роскошью, признаком статуса, все это искусственное дерьмо: роботы, поглотившие остатки зелени тротуары, пробки, небоскребы-свечи. Автоматизация жизни, идеология Прогресса во плоти. Такая жизнь устраивала родителей Лисы, их друзей, даже Лилит, но Лисе нравились спальные районы, где все было чуть более настоящим. Горожане как полоумные рвались в центр, а Лису тянуло обратно.

Вскоре аккуратные домики исчезли из виду, исчез и приятный запах чужой жизни, и Лиса закрыла окно. За спальными районами были автомобильные трассы, которые змейками сползали к постам. Когда «грязевозка» затормозила, пассажиры все такой же молчаливой толпой поплелись к посту, выстраиваясь в очередь и сгорая от неловкости, но все это – только на городской стороне Стены.

Западный пост пялился на Лису огромными воротами. Лиса тоже рассматривала: отвесные гладкие стены, людей с оружием (наверху, внизу, вдоль Стены, везде-везде), небольшую очередь, утыкающуюся прямо в ворота. Лиса встала в конец, сглотнув волнение и стойкое желание сбежать,