Аукцион - Яна Николаевна Москаленко

не по плану, Лилит цокала языком, закатывала глаза и настаивала, что она вообще-то другое имела в виду.

глупая ты, лиса.

– Красиво поет, – поддакнула Лиса, на сестру она не смотрела.

– Птицы от природы талантливы. Не бывает певчих птиц, которые петь не умеют. Бессмыслица же. – Лилит легонько постучала пальцем по клетке, птичка скакнула-прыгнула, взъерошилась и опять запела. – Яков поэтому и называет нас птичками. У нас от природы талант.

Теперь была очередь Лисы закатывать глаза. Яков учил девочек музыке (пению, но в первую очередь – фортепиано) с того возраста, когда еще неприлично требовать от ребенка складывать мелодичные звуки. Уже тогда Яков был старым, пах сыром и пыльным ковром. Первую душу Власть Города вручила ему на шестидесятилетний юбилей, как заслуженному дирижеру, поэтому Яков и законсервировался неприятным. Он каждый день мучил девочек простыми распевками-канонами, гаммами и дыхательными разминками, от которых у Лисы потом ныло в груди и животе, противно кружилась голова. Лилит старалась больше, но у Лисы получалось лучше. Обеих это раздражало, потому что Лилит терпеть не могла, когда недотягивала, а Лиса ненавидела, когда сестра расстраивалась и злилась, хотя Лиса старалась вполсилы. Яков все не мог нарадоваться на своих двух талантливых звездочек, поэтому и издевался безмерно, ведь талант нужно взращивать. Как бройлерных поросят на фермах в Окраинах – Лиса не знала, но Лилит подслушала, как родители обсуждали выращивание свинок. Мама владела всеми свинками, которых разводили в Окраинах. Так вот, Лилит подслушала, что свинок кормят часто и много, чтобы они росли быстрее. Лиса никогда не видела свинок (только в тарелке с яичницей за завтраком), но иногда ей казалось, что ее точно так же пичкают партиями на фортепиано, чтобы она разъелась, раздулась от нот. А Яков ее зарежет и съест на завтрак с яичницей.

– Если от природы, зачем тогда так мучиться, учиться?

Лилит засмеялась, и ее смех перебил все: птичье пение, тишину розовой комнаты, сопение Лисы.

– От природы недостаточно, если хочешь стать лучшей. Чтобы петь лучше, играть лучше, надо учиться. Постоянно. Так Яков говорит.

– Да, еще он говорит, что у него от творога понос.

Еще Яков растягивал им ладошки на специальных деревяшках. У девочек и так были длинные пальцы, вытянутые ладони, как у мамы, но Яков боялся, что однажды не дотянутся, не перескочат запросто с мелкой техники.

Папе не нравилось, что учитель постоянно отсиживался у них дома, вонял стариком, подъедал припрятанные Валечкой остатки ужина. Папа любил на утро разогретую вчерашнюю еду и злился, когда добрая Валечка (просто влюбленная в Якова Валечка) скармливала учителю подрумяненную на сковороде, напитавшуюся мясным жиром картошку.

Яков быстро жевал и говорил с набитым ртом, а девочки сидели перед ним, распятые ручками на деревяшках. Пальцы горели, Лиса тихо плакала от боли. Лилит сидела спокойно, терпела ради таланта, и Лиса хныкала за обеих. Порой Яков заставлял их спать с деревяшками, а наутро приходил проверять, растянулась ли ручка. Папа недовольно жевал в столовой жареные яйца, пока мама вместе с Яковом проводила десятиминуточку в розовой комнате. Обычно девочки музицировали после школы несколько часов подряд, но маме и Якову нравилось устраивать экспромты, десятиминуточки перед уроками. Лилит старалась, если у нее не получалось, потом в школе она на каждой перемене курила в туалете и бросалась на одноклассников. Лиса не старалась, у нее все равно выходило чисто, и она бы тоже от злости курила в туалете, но Лиса была младше, и от дыма квартальной «Раковки» ее тошнило.

Лиса любила болеть. Ей нравилось лежать в кровати под пуховым одеялом и дуреть от жара. Если Лиса болела, то нестерпимо сильно, и Яков каждый раз молился Прогрессу, чтобы девочка не прогорела изнутри. Лиса потела, и Лилит щупала ее голову и говорила, будто жар растекается волнами от ее мокрого лица, торчащего из-под одеяла. Лисе тяжело дышалось, хотелось пить и совсем не хотелось есть, но самое главное – никто не заставлял садиться за рояль. Пока Лиса болела, рояль накрывали тканью, чтобы девочка не расстраивалась, глядя на любимый инструмент. Лиса, наоборот, надеялась, что рояль под этой тряпкой тоже расплавится и перестанем ее мучить.

– Дура! – Лилит больно зарядила сестре ладонью по лопатке. Лиса рыпнулась в ее сторону, но Лилит схватила ее уже двумя руками за предплечья, подползла ближе, плотно обхватила ногами, и Лиса никак не могла с ней расцепиться.

– Пусти же!

– А ты бред не неси! – И Лилит начала шептать – торопливо, возбужденно. В такие моменты она выглядела еще красивей, жуткой, и Лиса сильнее ее любила и боялась тоже. – Яков еще рассказывал, что новая душа талант приумножит. Представляешь? С нашим талантом – еще больше! Вот вырастем, и родители нам души подарят.

– Я не хочу новую. Мне и старая нормально.

Разговоры про души Лиса не любила, она не понимала, зачем ей внутри душа чужого человека, пускай даже и для таланта, – ей своей собственной хватало. С тех пор как Яков вбил Лилит в голову, что после пересадки способности еще лучше развиваются, она об одних душах и говорила.

Яков считал, что у каждой души есть предел. Нельзя развивать врожденные таланты бесконечно – рано или поздно застрянешь. Но у донорских душ море перспектив, которые при жизни донор реализовать не успел. У тех, кого с рождения готовят к донорству, душа с потенциалом, но застывшая. Когда новую душу подсаживают реципиенту, к развитым способностям ведущей души добавляется свежий поток сил, ведь это основной принцип работы души, она позволяет реципиенту заново пережить эмоции и опыт, для ведущей души не доступные. К навыкам это тоже относится: подсаженная душа начинает действовать за счет наработок ведущей, вот только предел перемещается, и можно двигаться дальше, выше, лучше. Лиса знала эту закономерность наизусть, потому что Яков без конца о ней трепался. Чем четче эти принципы отпечатывались в сознании, тем больше от них воротило. Лису не покидало ощущение, что все реципиенты – воры.

К горлу подкатил ком, и дыхание перехватило, но Лиса терпела, потому что Лилит отчитывала ее, когда сестра хныкала. Она поднесла одну ладонь к шее Лисы, поставила палец на яремную ямку:

– Вот здесь. Здесь душа живет. Чувствуешь?

– Ага.

– А теперь пой.

Лиса начала петь, все так же тяжело и уверенно, и почувствовала, как голос вибрирует под пальцем Лилит. Птичка в клетке перестала прыгать и посвистывать.

– Да-да. А представь, что будет, когда сюда новую душу вставят. Пой, говорю. Пой!

Лиса пела, а Лилит сильнее вдавливала палец. Ноготь впивался