Новый год в стиле хюгге - Алена Занковец

отлично, – уже спокойнее говорю я. – Едем дальше. Вот это все… – я провожу ладонью вдоль той части шкафа, в которой висят костюмы, – в топку. Можно даже в прямом смысле слова.

Кир с непроницаемым лицом скрещивает руки на груди – сопротивляется.

– Ну вот смотри… – Я готова к длительной осаде, а ты, Кир? – Этому костюму сколько лет? Ты надевал его на свадьбу друга, когда мы с тобой еще встречались.

– На похороны дедушки, – сдержанно поправляет меня Кир.

– Ну допустим… Все равно в топку. Классические рубашки-парашюты… – оглядываюсь на Кира, похоже, он начал терять мою мысль. – Так называются рубашки, которые на талии висят как парашют, – в топку. Рубашки с длинными воротничками туда же. Пиджаки с подплечниками – в топку. Все, что не по фигуре, устаревшего фасона, растянутое и в катышках… дешевый деним, фактура «а-ля рынок»…

– …в топку, – подсказывает Кир.

– Да.

– Я устал… – Он тяжело, мучительно вздыхает. – Меня час тренажерки выматывает меньше, чем пятнадцать минут твоего «в топку». Пойду кофе сварю. Будешь?

– Давай.

Итак, джинсы. О, эти левайсы я тоже помню. Крутые, фирменные, как же они облегали его бедра… И до сих пор крепкие – ни дыр, ни зацепок. Но современные фасоны куда интереснее и ткани не хуже – в топку. Изношенную куртку-бомбер – в топку.

– Куртку с квадратными накладными карманами выбрасываем! – кричу я Киру.

Он выглядывает из кухни.

– Это стиль охотника!

– Это стиль пенсионера. В топку. Обувь… Эй, Кир, зачем тебе туфли на шнурках или эти, с зауженными носами? Ты с чем их собираешься носить? – Молчание. Ну и ладно. – В топку. Вместо них купим современные кроссы и грубые ботинки.

– А знаешь… – доносится из кухни. – Я вспомнил, когда ты впервые рассказала мне об имидже.

Я улыбаюсь, откладываю охапку бестолковой одежды на кровать и подхожу к кухонной двери. Кир ставит турку на огонь, наливает в нее воду. Через его плечо перекинуто полотенце – обычное, хлопчатобумажное. Почему меня так цепляет этот образ?.. Может, из-за особого нежного зимнего света, который падает из окна на его лицо?

– Помню, конечно. В тот день ты пришел за мной рано, мы с мамой еще завтракали. Ты всячески напрашивался на сырники, а мама сделала вид, что не понимает намеков и попросила подождать за дверью.

– Я напрашивался не на сырники, я вообще был не голоден. Мне просто очень хотелось примерить вот такой наш с тобой семейный завтрак. Может, стереть пальцем каплю ежевичного варенья с твоей губы…

Он поворачивается ко мне, и от его улыбки, искренней, беззаботной, во мне просыпается что-то вроде болезненной, но светлой ностальгии.

– Не голоден? Я что, зря для тебя сырники тогда украла?! – пытаюсь изобразить возмущение.

– Не зря! Я же тогда снова в тебя влюбился, по второму кругу. На улице был мороз, градусов десять. Я думал, что придется ждать тебя в этом вонючем подъезде, а ты уже через пару минут ко мне прибежала. И принесла три сырника, завернутых в газету «Комсомольская правда».

– И ты их съел!

– Конечно! Это же ты их для меня принесла… Чувствуешь аромат кофе? – Кир полотенцем гонит воздух в мою сторону. Я улыбаюсь от уха до уха. – Но я, конечно, бесился, что твоя мама не считает меня членом семьи. А ты мне тогда рассказала, что такое имидж и каким видит меня твоя мама. Типа не знаю границ, хулиган, люблю драться.

– И к моей маме отпрашивать меня в поездку на болота ты пришел уже в белой рубашке.

Кир разливает кофе по глиняным чашкам. Я делаю вдох поглубже, чтобы наполнить себя кофейным ароматом.

– Но вот скажи мне, Звездочка, что делать, если я не такой? Не белорубашечный? – Он отдает мне блюдце с чашкой эспрессо. – Разве имидж – это не вранье?

– В том-то и дело, что врать бессмысленно: не одеждой, так чем-то другим ты себя выдашь. Я не пытаюсь создать несуществующего тебя, я хочу подсветить в тебе то, что уже есть. Ведь ты не только хулиган и разгильдяй. У тебя твердый характер, ты всегда достигаешь своих целей, ты честный и справедливый, не предашь, держишь слово. А еще ты ценишь стабильность, и у тебя хороший вкус – вон какие у тебя чашки для кофе!

Я замолкаю, и в этой тишине становится отчетливо ощутимо, как близко мы стоим друг к другу. Я опускаю взгляд и протискиваюсь между Киром и дверью в комнату. Что ж так сердце колотится?..

Итак, разбор гардероба. В целом, мы справились.

Останавливаюсь в паре метров от шкафа, будто рассматриваю картину. Делаю глоток терпкого обжигающего кофе. На перекладине остались только три вешалки с одеждой, остальные висят, будто ребра. И на полке лежит одинокая стопка маек. Красота!

Кир подходит сзади, кладет ладони мне на талию и прижимается всем телом.

Первая реакция – узнавание. Он часто так делал, когда мы были вместе. Это так приятно, такое ощущение близости и доверия…

Вторая реакция: «Кир?! Какого черта?!»

Я дергаюсь, кофе проливается на платье.

– Кир?!

– Прости! – искренне произносит он и хватает со стола стопку салфеток с логотипом пиццерии. – Я не хотел, честно… Это рефлекс.

– Какой рефлекс?!

– Просто… ты стоишь ко мне спиной – твоя фигура, волосы, твой запах… Я не хотел, это как-то само. Я замою пятно.

– Я сама замою! – ору я. – Найди мне чистую футболку!

Залетаю в ванную. В ванне и в самом деле лежит матрас.

Стягиваю с себя платье, промакиваю пятно какой-то губкой. В глазах слезы, в груди ком. Платье не спасти. Оно стоило половину моей зарплаты!

– Зачем?! – кричу я через запертую дверь. – Зачем ты это сделал?

– Выходи, тогда и поговорим, – говорит Кир уже серьезным голосом.

Я рывком распахиваю дверь, наплевав на то, что осталась в колготках и лифчике. Выхватываю из его рук черную футболку, запираю дверь и опускаюсь на пол. Дело не в платье… Конечно, не в нем. Прижимаю к себе колени, кладу на них футболку и упираюсь в нее горячим лбом.

Это моя вина. Я заигралась. Расслабилась. Мне казалось, что, если мысли остаются только в голове, если я просто фантазирую, это не страшно, это не считается. Но Кир наверняка что-то почувствовал, он же хорошо меня когда-то знал, навык остался. Почувствовал и подумал, что я не против… Но я против! Между мной и Киром ничего быть не может, он мой клиент. Точка.

Смываю потекшую тушь, натягиваю его футболку и выхожу из ванной. Кир стоит, подпирая стену, – ждет меня. Иду с гордо поднятой головой – хотя какая гордость, когда ты в сапогах, белых шерстяных колготках