Чего хочет женщина - Татьяна Полякова

— Это кого? — не удержалась я.

— Как кого? — обиделась Танька. — Лома, естественно.

— Слушай, дорогая, а что Лому делать в банке? — Банк-то какой, подумай, дура…

Я подумала.

— Лом не справится…

— А мы на что? Под чутким руководством все к рукам приберем.

Я посмотрела на подругу с уважением.

— То-то, — наставительно заметила она.

Константин Николаевич возник рядом.

— Скучные вокруг люди, как считаете, Лада Юрьевна?

— Да, невеселые.

— А не махнуть ли нам куда-нибудь, где будет забавнее?

— Вы знаете такое место?

— Еще бы. Например, моя квартира.

Я засмеялась, а Танька, появившись из-за моего плеча точно из-под земли, пропела:

— Лада Юрьевна, муженек ваш пожаловал, пока что под окнами в машине сидит, но надолго его не хватит.

Танька, конечно, права. Я улыбнулась Константину Николаевичу еще шире и лучистее и, пожав плечами, сказала:

— Не судьба.

К перспективе стать финансовым магнатом Лом отнесся неодобрительно.

— Чего мне в этом банке делать, а, Ладуль? Сидеть с этими умниками? Да я с тоски загнусь.

— Посидишь маленько, а там посмотрим, — утешила я.

Танька взялась за Лома круто.

— Ты чего рожу кривишь? Я, вообще, для кого стараюсь, для кого землю носом рою? Для любимой подруги, то есть и для тебя тоже. Тебе годов-то сколько? Так и будешь до старости кулаками махать? Пора становиться респектабельным. А скучать тебе не дадут, в банке сидят те же бандюги, только одеты почище. Мы таких дел наворотим, еще как понравится… И о Ладушке надо бы подумать. Легко ли ей, красавице нашей, умнице, быть женой бандита? В четырех стенах сидеть? Может, с таким-то мужем и в четырех стенах радость, но ты ведь не дурак и понимаешь: женщине всегда приятно похвалиться своим мужиком, а она чем похвалится? У нее натура тонкая, душа чувствительная… При случае скажет — мой муж в правлении такого-то банка… звучит… И ей приятно, а значит, и тебя любить крепче будет.

Лом подозрительно уставился на меня. Я обняла его, взлохматила волосы и поцеловала в нос.

— Конечно, я тебя люблю таким, какой ты есть, и, если ты в дворники пойдешь, меньше любить не стану, но и Танька права. Чего ж нам от денег отказываться, если они сами в руки плывут?

— Да чего мне там делать-то? — закапризничал Ломик, но уже видно было, что согласен.

— Пока просто посидишь на стуле, привыкнешь. Ну и к тебе привыкнут. А там посмотрим.

— Не хочу я, Лада, ничего я в этих делах не смыслю.

— А тебе и не надо, — разозлилась Танька. — Да что за наказание такое! Ему готовенькое подносят на блюдце с голубой каемочкой, а он рожу кривит…

— А что мужики скажут? — вспомнил Лом про дружков.

— Они от зависти лопнут, — хмыкнула Танька. — Опять же, сдались тебе мужики, от них никакого толку. Друзья-то они, пока водку пьют, а как пропьются — продадут почем зря. Жену надо слушать, муж и жена — одна сатана. Ладушка-то лучше других знает, что для тебя хорошо, а что плохо, и дурного не посоветует, а дружкам веры никакой. — Танька слегка подпрыгнула и радостно добавила:

— Да им собаку доверить нельзя, Ладка на днях в контору заезжала, попросила одного придурка с Рокки погулять, так он потерял собачонку, потом всем скопом искали, а Ладуля даже плакала… Жаловалась она тебе?

— Не жаловалась, — ответил Лом.

— А зря, — покачала головой Танька, — вот я бы нажаловалась, ведь барбос — твой подарок, он ей дорог, хотя и блохастый, и я от него никакой пользы, хоть убей, не вижу. — Танька все-таки выдохлась. — Короче, Генка, кончай ломаться, будешь финансовым магнатом.

— Ладуль… — пропел он, жалобно заглядывая мне в глаза.

— Они и вправду Рокки потеряли, — опечалилась я. — А ведь доверила всего на пять минут, думала, что ты в конторе. Так соскучилась, хотела тебя увидеть, а ты уехал с Синицей. Хорошо, что Рокки такой умненький, сам дорогу нашел.

— Ладуль, я про банк этот…

— А что банк, Геночка, тебе ведь не трудно туда заходить время от времени?

— Надо нам от Синицы избавляться, — сказала Танька через неделю.

— Почто нам лишние похороны? — удивилась я. — Пользы от него никакой, но и особенного вреда не вижу.

— Есть вред, болтает много. Вовка мне докладывал, что вчера Синица с Ломом парился и все его тобой подкалывал, мол, ты только бабу свою и слушаешь, от дружков отбился, в банкиры лезешь, и вообще, баба тебя под каблуком держит.

— Так и сказал?

— Так и сказал, чтоб ему подавиться. А Ладка твоя, говорит, стерва, и на тебя ей наплевать, что-то она задумала, а ты, как пацан, перед ней на задних лапках ходишь.

— А наш-то недоумок что?

— Спросил, не хочет ли Синица в морду, ну тот, натурально, не захотел, и разошлись по-доброму.

— Вот ведь стервец, — разозлилась я. — Язык хуже, чем у бабы… Конечно, если мужику изо дня в день такое долдонить, кого хочешь достанет… А нам от этого выгоды никакой.

— Вот и я говорю, Ладушка, не спеть ли нам Синице «Со святыми упокой…»?

— Надо по-умному, никаких стрелков, чтоб Лом ничего заподозрить не мог. Он после Святова никак в себя не придет…

— Само собой, Ладушка, у меня и план уже есть. Этот стервец любит в деревенской бане париться. Вот мы его и попарим.

— Аккуратней, Танька, чтоб без сучка без задоринки…

— Уж расстараюсь… — кивнула подружка. — Ну что, Ладушка, споем?

— Споем, — согласилась я. — Готовь Вовку.

В четверг пришла весть: Синица с двумя дружками угорел в бане. Баню эту он только что построил на своей даче и, так сказать, решил обмыть с друзьями. Живым на свет божий извлекли только одного, но и он по дороге в больницу умер, а Синице с Петькой Трофимовым и «Скорая» не понадобилась.

Похороны опять были пышными, вдова рыдала и на гроб кидалась, хотя, с моей точки зрения, горевать ей было особенно нечего: муженек у нее был непутевым, много пил, баб аж домой таскал, а благоверную колотил смертным боем. Вдовий наряд здорово красил синяк под ее глазом, не успевший окончательно исчезнуть к моменту прощания с любимым.

Я подошла к ней и выразила соболезнования. Вдова зарыдала громче, всплакнула и я. Лом с оставшимися в живых соратниками топтался рядом и монотонно бубнил:

— Марин, мы тебя не оставим, о деньгах не думай, и вообще… все что надо… не чужие ведь люди.

Когда певчие затянули Танькину любимую, на многие лица легла светлая печаль. Не одним нам слова пришлись по душе. Мужики сурово хмурились, женщины рыдали, а в целом все было по-людски и по-доброму, как любит выражаться Танька.

Она тоже всплакнула и зашипела на ухо:

— Сколько Синице годов-то было?

— Откуда я знаю? Лому ровесник.

— Ох, молодой совсем, как жалко, — всхлипнула Танька. — Только б жить да радоваться… Царство ему небесное… А поют-то как душевно, век бы слушала…

Я подозрительно покосилась на Таньку, но смолчала.

Дома я стала выговаривать Генке:

— Пить не смей, смотри, что делается. Один разбился, другой в собственной бане угорел, а все через это окаянное пьянство. Ни в какую баню ты у меня больше не пойдешь. А выпить захочешь — пожалуйста, со мной в родной квартире. Пей на здоровье, но чтоб на глазах. Мало мне беспокойства, теперь жди тебя и думай: где ты и что с тобой…

Лом выпил рюмку и закручинился:

— Мы с Синицей в один садик ходили…

— Куда? — не поняла Танька. Она приехала помянуть покойника и делала это с большим удовольствием.

— В детский сад, дура, — разозлился Лом, — и в школу, в один класс.

— И сидели вы вместе, да, Гена? — подсказала Танька. — Или нет? Я уж точно не помню, Святов, покойный, мне рассказывал, да я ведь забыла. Вроде драку Синица затеял и мужика бутылкой ударил, а ты по дружбе на себя взял. Его-то мамка с папкой отмазали. Папка у него ходил в начальниках, а твой-то уже сидел, и мамка твоя на двух работах горбилась да в подъездах полы намывала. Синице условно дали, а ты сел. Или это в другой раз было?

Лом нахмурился. Танька ему водки подлила, сама выпила и продолжила:

— Конечно, мужская дружба дорогого стоит, нам, бабам, не понять, не так устроены… Хотя, если по чести, большой пользы я от этих старых дружков не вижу. Вот хоть бы тот же Синица, что он тебе доброго сделал? Ну, пили вместе… а ведь гонору сколько, думал, если вы в пацанах на пару бегали, так и теперь ты для него Генка Ломов. Все зубы скалил, Лом да Лом… Какой ты им Лом? Ты теперь Геннадий Викторович, должны понять и прочувствовать, а у них никакого уважения… Жалко, конечно, Пашку, но, если честно, потеря-то небольшая… Царство ему небесное, — добавила Танька и выпила еще рюмку.

В конце мая вышла неприятность: один из наших парней попал в больницу с пулевым ранением. Так как он был в сознании, из милиции в контору явились сразу.

Чем они его взяли, мне неведомо, но наболтать он успел много. Потом, конечно, испугался. Само собой, в органах Лома родным не считали и прицепились не хуже, чем репей к бродячей собаке. Особо страшно не было, но дело хлопотное, следовало взять его под контроль. Вот тогда я и вспомнила о Сердюкове. Позвонила и начала ласково: