Чего хочет женщина - Татьяна Полякова

— Ладно, Ладуль, чего ты, — расстроился Лом, вытирая мои горькие слезы. — Я, честно, как-то не подумал об этом, ну, то есть о твоем брате и как ты вообще к этому относишься. Разозлился, потому что гордость заела: мол, опять все по-твоему, а я что ни скажу, все не в масть… Когда ты со мной поговоришь, все ясно становится, вот хоть сейчас, я теперь и сам вижу, что нам гадость всякая без надобности. Мы найдем, где лишние бабки сшибить.

— Я ведь почему против Лешки взъелась, — шмыгнув носом, решила пояснить я. — Он ведь жаден до глупости, и никакого в нем нет человеческого понятия. Это я с тобой могу поговорить, и ты поймешь, а у него душа давно запродана, и дальше своего длинного носа он ничего не видит. И тебе в уши шипит…

— Больно я его слушаю… — махнул рукой Лом и полез целоваться. Потом поднял голову, заглянул мне в глаза и, кашлянув, спросил не без робости:

— Ладуль, ты не беременна, нет?

— Сейчас и рожать-то страшно, — пожаловалась я. — Такое вокруг…

— Глупости. Бабы должны рожать, и бояться совершенно нечего, в особенности тебе… Нехристей, кстати, потеснить надо, живут как у себя дома. Пусть своих ребятишек травят, а наши сами придумают, чем себя в гроб вогнать.

Через пару недель, явившийся с обычным отчетом Вячеслав Сергеевич, по-домашнему Славик, сосватанный нам Костей и ведущий теперь всю бухгалтерию, мужик умный и понятливый, сказал, обращаясь к Лому:

— Гена, Лешку Моисеева проверить надо. Есть у меня подозрение — ворует много, зарвался, решил, что в казино он полный хозяин.

— Что же, на него ревизию насылать? — усмехнулся Лом.

— Ревизия — дело не наше, а вот проверить да на место поставить — необходимо. Я знаю, вы друзья, но это для воровства не повод. Друзей уважают, а не обворовывают. Сдается мне, что Моисеев это забыл.

— И как ты его поймать думаешь? — удивился Лом.

— Дело нехитрое, зашлю к нему человечка, Лешка и знать ничего не будет. Человечек со стороны, парень башковитый, он разберется, что там за дела…

Через месяц перед Ломом лежали бумаги, из которых следовало, что воровал Моисеев давно и помногу. Лом к этому известию отнесся спокойно.

— Ну и что? — спросил, отодвигая бумаги в сторону. — Пусть ворует…

— Не в том дело, что украл, — взъелась Танька, вскакивая с кресла, — а в том, что уважения к тебе нет… Только дураки себя обманывать позволяют, — сорвалась подружка и тут же язык прикусила под мрачным Ломовым взглядом. Впрочем, своротить ее с выбранного пути затруднительно, и она, помолчав немного, забросила пробный камень:

— Много воли взял, вообразил, что с тобой тягаться может. И распоясался. Язык точно помело. Мне донесли: на днях болтал, подлец, что, мол, Лома за одни Ладкины титьки давно бы пристрелить надо…

— По пьяни чего не брякнешь, — отмахнулся Лом. — Языки хуже бабьих. А Лешка, как зальет глаза, наболтать может что угодно…

Нежелание муженька распрощаться с дружком очень нас расстраивало, а «спеть» Моисееву по собственному почину теперь и вовсе сделалось опасным.

— Вот что, душа моя, — сказала мне Танька, — потрись-ка малость возле Лешки. Он на тебя со старых времен глаза пялит.

— Спятила? — удивилась я. — Да Лом мне голову оторвет.

— А ты по-умному. Никаких слов и лишних движений, одни томные взгляды. Лешка — бабник, мозги у него в штанах, опять же чужая жена завсегда слаще. Удовольствие двойное — и бабу трахаешь, и дружку свинью подложишь. А Ломик его сильно печалит: высоко взлетел. Лешке так не подпрыгнуть. Оттого в удовольствии себе не откажет, клюнет. А наживочку проглотит, ему удержу не будет, полезет на рожон: мужик он характерный. Тут мы его, милого, и прихватим.

Очень кстати подошли новогодние праздники, в конторе народ гулял трое суток. Я решила почтить ресторан своим присутствием и отправилась туда вместе с муженьком. Моисеев чувствовал себя здесь хозяином, раз пять назвал Генку Ломом, чтоб, значит, все слышали, и братски хлопал его по плечу. В ответ муженек его обнял, вспомнил что-то касаемое юных дней и назвал братом.

— Здравствуй, Ладушка, — полез ко мне Лешка. — Красавица ты наша. Совсем забыла старых друзей, а ведь когда-то мы часто виделись.

Губы Ломика кривились в улыбке, но зрачки стали узкими, как у кошки. Танька права, мозгов у Лешки немного, а чутья и того меньше.

Сели за стол. Танька плюхнулась слева от Лома, я по правую руку, а Лешка, желая быть поближе к другу, рядом со мной. Застолье было бурным, в духе старых времен. Я взирала на все это без одобрения, но спокойно.

— Поедем домой? — шепнул Лом.

— Отчего ж? Не хочу, чтобы умники трезвонили, что я тебя от дружков отваживаю. Посидим, полюбуемся.

Подвыпившие девицы перегнули палку. Я усмехалась, а Генка ерзал. Когда мне все это надоело, я вышла на свежий воздух. Моисеев поспешил за мной.

— Не нравится тебе у нас, Ладушка, — сказал с подлой улыбкой.

— Не нравится, — кивнула я. — Ты девок от Лома убери, не то я вашему заведению существенный ущерб нанесу. Девки твои моему мужу без надобности.

— Надо думать, — согласился Лешка. — Повезло Лому, ничего не скажешь.

— И тебе бы повезло, если б ворон не ловил.

Я вернулась в ресторан. Лом в холле хмуро оглядывался, увидев меня, шагнул навстречу, тут и узрел в окно курившего на крыльце Лешку.

— Что еще за дела? — спросил грозно.

— А никаких дел, Гена. Посоветовала я дружку твоему девочек слегка сдерживать. Женщина я тихая, но какой-нибудь зарвавшейся стерве вполне могу глаза выцарапать.

— Опять ты за свое… — всплеснул руками Лом.

— Опять. Превратили ресторан в помойку, прости господи.

Вернулись в зал. Через несколько минут самые прыткие леди незаметно нас покинули. Лом выглядел довольным, Танька ухмылялась и что-то Моисееву на ухо шептала. Тот скалил зубы и посматривал на меня. А я на него. Не часто, но со значением. Лешка пил много, а пьянел быстро. Глядя на меня и пуская слюну, стал вспоминать былые времена, наболтал много, мужа бывшего и того приплел, а потом и Димку. Лом поднялся и, забыв об улыбке, сказал:

— Хорошо посидели, пора по домам.

— Куда спешишь, Лом, дай на твою жену полюбоваться.

— Какой дурак, — восторженно шепнула мне в ухо Танька.

— Ты на свою любуйся. Поехали, Лада.

Одарив Моисеева на прощание нежным взглядом, я пошла за мужем.

Лишь только сели в машину, я отвернулась к окну, а Танька, хитрая бестия, начала шипеть:

— Чего ты расстраиваешься? Больно надо из-за дурака слезы лить… Пьянь окаянная… язык-то без костей.

— Ладуль, ты чего? — насторожился Лом.

— Я сюда больше не поеду и этого идиота видеть не желаю. Что он себе позволяет?

— Да, в былые-то времена за меньшее головы лишались, — покивала Танька. — Лешка сам распустился донельзя и мужиков распустил, по пьяни при бабах такое болтают… ума нет, господи, прости… И Ладуля права, что обиделась. Хоть он и твой друг, нечего так пялить глаза и вспоминать всякие глупости. Ладка жена тебе, ему б знать надо, что чужая собственность, особенно твоя, неприкосновенна. А он гляделками-то сожрать готов. Нехорошо это, не по-людски. Мысли его блудливые на глупой роже написаны. Конечно, Ладка никогда ничего ему такого не позволит, но тут дело даже не в этом. Если человек без понятия и на чужое зарится, ему и в делах доверия никакого: продаст в малом, продаст и в большом…

Дня через три, выходя из бассейна, я с удивлением обнаружила невдалеке Лешкину машину. Сам он тоже не замедлил появиться. Был трезв, чисто выбрит и прилично одет, что вообще-то редкость. Я думала, глупости его не хватит на то, чтоб вот так притащиться, и на результаты рассчитывала не ранее чем через месяц. Но Танька и тут оказалась права: Моисеев лез в капкан, как медведь в улей, особо не мудрствуя.

— Здравствуй, Алеша, — сказала я с некоторым удивлением.

— Привет, — ухмыльнулся он. — О фигуре печешься?

— Пекусь, — кивнула я. — У меня теперь одна забота: мужа ублажать, а фигура в этом деле вещь необходимая.

— Да, ничем таким тебя бог не обидел…

— А ты здесь по какой надобности? — поинтересовалась я.

— Проезжал мимо, тебя увидел… Давай прогуляемся, погодка зашибись, и вообще…

Я посмотрела на него со значением, колыхнула бюстом и головой покачала:

— Ни к чему нам с тобой прогуливаться. Разговоры пойдут, а с Ломом шутки плохи…

— Не надоел он тебе?

Я улыбнулась.

— Мужики рассказывают, он по утрам с твоей собачкой гуляет, неужто правда?

Я улыбнулась еще шире, а Лешка силился придумать, что ж такого еще сказать.

— Ты на машине? — спросил он.

— Нет, люблю свежим воздухом подышать.

— Садись, отвезу.

Я вскинула брови и головой покачала.

— Не верю, что так мужа боишься. Он же перед тобой на задних лапах ходит. Все знают.

— Не стоит всякие глупости повторять… — Я смерила его взглядом и добавила со значением: