Генри VII - Милла Коскинен

Сложно с точностью сказать, почему Франциск Бретонский ввязался в эту авантюру. Судя по странным инструкциям, который получил его посол в Англии, Франциск изначально не собирался заключать с Ричардом III какое-то работающее союзническое соглашение. Скорее всего, главной причиной было ожидание смерти короля Франции, Луи XI.

Всем было прекрасно известно, что наследник этого великого интригана был тем, на ком природа отдохнула с размахом — мало того, что ему было всего 13 лет, парнем он был недалёким и болезненным. Известно было и то, что практически страной будет править при нём сестра наследника, Анна де Божё (которая полностью пошла умом в папашу), и то, что Луи Орлеанский и Шарль Ангулемский с таким положением дел не смирятся.

Соответственно, заключив союз с этими оппозиционерами, Франциск надеялся на то, что или после их победы он сможет о независимости своего герцогства с победителем договориться, или Франции, занятой внутренними разборками, станет на некоторое время не до него. Впрочем, Луи XI ухитрился даже своей смертью осложнить жизнь тех, кто ему добра не желал — упрямо отказываясь умереть с похвальной скоростью, и оттянув радость своих врагов на полгода, до конца августа.

В такой сомнительной ситуации, орава собравшихся в его герцогстве англичан была Франциску Бретонскому не нужна. К осени 1483 года их уже было 300 человек. То есть, в реальности — гораздо больше, потому что свои имена в истории оставляют не деревенские Джоны и Уильямы, а их лидеры. Если историки говорят, что около Ричмонда к тому моменту собрались человек 300, то надо умножить это число в несколько раз, учитывая эскорты лидеров. Серьёзная чужеродная, политически активная сила, ни одному разумному правителю внутри его страны не нужная. Но, возможно, полезная у себя на родине. Если Ричмонд со своими приятелями мог устроить внутренние заморочки в Англии, то и Англии стало бы не до Бретани.

По сути, Франциска Англия с её заморочками интересовала вообще постольку поскольку. Франциска по-настоящему интересовала только Бретань, и её независимость от Франции. Понимал ли он, что просто оттягивает неизбежное? Кто знает. Возможно, он просто решил, что на его век этой независимости хватит, а потомки пусть сами разбираются. Что он мог — он сделал, предложив руку своей дочери Анны всё тому же императору Максимилиану. Это был изящных ход, на самом деле. Французский дофин был обручён с дочерью Максимилиана и Мэри Бургундской. Если бы Анна Бретонская стала мачехой королевы Франции, то посягательству Франции на Бретань пришёл бы конец. Хотя бы на время.

Впрочем, в истории редко удаётся удачно повторить уже кем-то сделанный политический ход. Мэри Бургундская, в своё время, смогла застать французского короля врасплох. Вернее, смогла это сделать её умная мачеха, по совместительству — сестра английского короля. И пусть Эдвард тогда публично умыл руки от дел Бургундии, непредсказуемость этого человека и его искреннее расположение к сестре были во Франции хорошо известны. Так что Мэри её интрига удалась блестяще. Анне Бретонской в этом деле не повезёт, потому что за ней не будет политической силы, даже теоретически. И если этого не понимал сам Франциск, это прекрасно понимал главный политик королевства.

Можно даже не сомневаться, что в вопросе с Ричмондом и его прихвостнями, Франциск прислушался к мнению именно этого политика, своего казначея Пьера Ландау. Особенно потому, что ту же линию гнула и молодая, энергичная супруга Франциска, Маргарет де Фуа. О Ландау известно мало хорошего. Человеком он был… переменчивым, мягко говоря. И к власти шёл в буквальном смысле слова по головам противников. Но Ландау был реалистом. Он не слишком надеялся на императора Максимилиана, чьи интересы на тот момент были далековато от Бретани. С прозорливостью, достойной уважения, он поставил на совершенно другую фигуру — на Луи Орлеанского. И, в обстановке полной секретности, стал вести переговоры о браке наследницы герцогской короны Бретани именно с Луи. Не факт, кстати, что об этом знал что-либо Франциск, да и сам Луи.

Головной болью Ландау были английские пираты, рыскающие у побережья Бретани, с которыми король Ричард III, по какой-то причине, не спешил разбираться. То ли недосуг ему было, то ли он здраво считал их буфером между Англией и континентом, то ли он сам, ещё в бытность Верховным Адмиралом королевства, их туда и отправил. Сразу, как Бретань стали вести себя странно по отношению к Англии. Или всё сразу.

Теоретически, мы говорим не о тех пиратах, которые демократично грабили всех попадавшихся им на пути. Теоретически, у берегов Бретани рыскали так называемые privateers — приватиры/каперы. То есть, приватные военные корабли, владельцы которых имели с короной договор, именующийся каперским свидетельством — Letter of Marque and Reprisal[20].

Первые заархивированные каперские лицензии начал выдавать ещё Генри III в середине тринадцатого века, но это не значит, что практика каперства не была изобретена гораздо раньше. Естественно, была, просто под другим именем. Собственно, само появление так называемых Cinque Ports, Пяти Портов (Дувр, Сандвич, Гастингс, Хит и Нью-Ромни), было организовано ещё Эдвардом Исповедником. А уж первый Плантагенет, Генри II, капитализировал эту интересную административную конструкцию в формальный договор, согласно которому Пять Портов несли королевскую службу, а взамен получали всяческие привилегии.

Если Генри II капитализировал систему Пяти Портов в своих интересах, то его сын Ричард, вместе со своей энергичной мамочкой, сделали первые попытки формализировать отношения между короной и приватирами[21].

О том, как эти отношения работали в реальной жизни, я писала на примере Джона Хоули, коммерсанта и пирата — или капера.

Приватиры, таким образом, не были пиратами. Формально, во всяком случае. В реальности же, были и набеги на приморские города и деревни, и даже нелегальные торги, на которых продавали не только награбленный товар, но и людей. Большинство приватиров были мужчинами, но известны и мужественные дамы, весьма успешно промышлявшие более или менее легальным морским разбоем: Жанна де Монфор, Жанна де Клиссо (она же Джейн де Бельвилль).

Честно говоря, я не уверена, что «Пламенную Жанну» де Монфор[22] можно причислить именно к приватирам, но её имя называют и в связи с каперством. Жанна де Клиссо, Бретонская Львица, приватиром была определённо[23]. Надо сказать, у неё, как и у Жанны де Монфор, для таких действий были серьёзные основания.

В любом случае, бретонцы имели все основания полагать, что Ричард III отозвать своих приватиров от берегов Бретани мог, но не хотел. Как показало развитие событий, они были совершенно правы. Это же развитие событий показало