Последняя почка Наполеона - Григорий Александрович Шепелев

– Дай-ка я угадаю твою концепцию, – перебила Рита, проведя пальцами по глазам, – добро с кулаками. Правильно?

– С языком!

– Добро, лижущее жопу?

Таня не выдержала.

– Настюха, ведь ты сейчас обосрёшься со своим сраным филфаком! К делу, пожалуйста, перейди! Изложи стратегию борьбы с подлостью.

– Танечка, иди в жопу! – вспылила Настя, – любой вопрос про меня переадресовываю тебе. Ведь ты лучше всех про всё знаешь.

– Точно! – с готовностью согласилась Таня, – представимся, для начала. Я – Танечка Шельгенгауэр, журналистка "Лиха Москвы". А эта обкуренная овца – Настя Колокольникова, одна из основательниц арт-группы "Война", солистка панк – группы "Бунтующие малышки".

Рита взяла ещё одну сигарету, щёлкнула зажигалкой. Под её взглядом в упор Верка покраснела и опустила глаза.

– Я ведь много раз объясняла вашему "Лиху", что не даю интервью, – проронила Рита, вытянув ноги, – что вы ещё от меня хотите?

– Скажи, ты что-нибудь слышала про арт-группу "Война"? – не сдавалась Таня.

– Не слышала.

Настя вновь соблаговолила взять слово и объяснила, что упомянутая арт-группа насчитывает полсотни парней и девушек, в основном имеющих отношение к разным видам искусства, и её стиль – уличный протестный акционизм. Привела примеры нескольких акций. Рита, как выяснилось, слыхала об этих акциях и нашла их великолепными. Приходилось ей слышать и о "Малышках".

– Так что хотите вы от меня? – опять спросила она, выпуская дым.

– Уличный протест набирает силу, – снова заговорила Таня, – но недостаточно. Наша радиостанция освещает его довольно активно, и нам хотелось бы иметь больше материала для освещения. Понимаешь?

– Нет.

– Да что непонятного? Даже Верка всё поняла! Более того, включилась в процесс. Она теперь – также участник группы "Война".

Верка умудрилась не только скрыть удивление, но и изобразить на своём лице несвойственную ей важность. Внимательно поглядев на неё, Рита рассмеялась и погасила окурок.

– Верка – участник группы "Война"? Да что ей там делать? Она – скрипачка!

– Ты, как я вижу, не поняла ещё, что такое акционизм, – холодно заметила Настя, – акционизм – это выражение конструктивной идеи через поступок, являющийся пародией в том или ином виде. Ранее эта сфера искусства принадлежала юродивым, скоморохам, клоунам. Так, Василий Блаженный голый входил в собор и бросал в иконы даже не буду говорить, что. Разумеется, этим он не пытался оскорбить Бога, а призывал Его обратить внимание на кровавый кошмар, творящийся на святой Руси. Тогда, пятьсот лет назад, это понимали даже садисты-опричники со своим безумным царём. Никто этого человека пальцем не трогал. А ты попробуй-ка сделать это сейчас, в век политкорректности, гуманизма и интернета! Тебя, как минимум, разорвут!

– Да делать мне больше не хера, – улыбнулась Рита, – и я с трудом представляю голую Верку, бросающуюся говном во имя великой цели! Лучше бы ей на скрипке играть.

– Она у нас ровно этим и занимается! Кстати, Танечка меня навела на эту идею. Вот что она сказала: «Вы недовольны тем, что власть делает из людей дебилов? Вы с этим боретесь с помощью замороженных кур? Но есть другой способ. Когда играл Паганини, дебилы плакали от стыда за то, что они – дебилы!» Ясно тебе?

У Риты ещё раз дёрнулась голова.

– Идея ясна. Но Верка – не Паганини, при всей моей к ней огромной симпатии.

– Ах ты, задница! – оскорбилась Таня, – Верка, играй!

Настя, заметив со стороны скрипачки некоторые сомнения, поспешила открыть футляр. Она подала ей сперва смычок, затем – основной инструмент. Поняв, что нужно играть не только на нём, Верка поднялась со строгим лицом и вытянула из самого сердца скрипки не что иное, как "Чардаш" Винченцо Монти. На третьем такте вступления корчить рожу ей надоело, и она хитренько улыбнулась. Рита не отрывала глаз от её лица, стискивая пальцами зажигалку. Форточка была настежь. Прохожие останавливались и слушали головокружительные пассажи, выхлёстывавшие из маленькой комнаты на втором этаже. Сила живой скрипки в тихом московском дворе была сокрушительна. Метель, казалось, служила ей подголоском. После того, как произведение было сыграно, слушатели на улице ещё некоторое время не расходились.

– А для чего гитару вы притащили? – спросила Рита, когда скрипачка уселась вновь на диван. Настя рассмеялась.

– Танечка, как всегда, кинула в мацу слишком много соли!

– Заткнись, – огрызнулась Танечка, – Рита, мы принесли гитару, чтоб положить некоторые твои стихи на музыку. Они нам нужны в виде песен. У девочек – беда с текстами.

Рита всё продолжала смотреть на Верку. В её глазах не было ни вопроса, ни удивления. В них была лишь злая тоска. Её стон нельзя было не услышать, хоть он звучал из могилы, из полусгнившего уже гроба, стон Лизоньки: "Люди добрые! Ради Бога, пустите ещё разок на свете пожить!"

– У вас, в самом деле, может всё получиться, – признала Рита после безмолвия, длившегося минуту, – но остаётся один вопрос: а дальше-то что?

На этот вопрос ответила Настя.

– А дальше – самое главное. Дальше – смерть. Тебе что, плевать, с какими глазами ты её встретишь?

– А ты – такая же дура? – спросила Рита у Тани. Та улыбнулась.

– Нет, я умнее. Я презираю смерть саму по себе. Впрочем, как и жизнь. У меня к ним подход чисто потребительский. Я стараюсь сделать их интереснее, добавляя здравого смысла к той и к другой.

– А я, – подала тонкий голосок Верка, – дерусь просто потому, что дерусь!

Это прозвучало забавно.

– Как там девчонки? – спросила скрипачку Рита.

– Да ничего. Сонька родила. У Тамарки – двое.

Рита зевнула и поднялась. Все три её гостьи за ней внимательно наблюдали. Она внезапно открыла самую правую дверцу шкафа и извлекла из него дублёнку. Надев её, покрутилась перед разбитым зеркалом, закурила. Потом спросила, глянув из-за плеча:

– Сударыни, как вам эта дублёнка?

– Трудно сказать, – ответила Таня, – в короткой, узкой дублёнке и босиком ты смотришься странно.

– Насколько странно?

– Предельно, – не удержалась Верка, – как дура. И дело вовсе не в том, что эта дублёнка – узкая и короткая.

Рита была вполне удовлетворена ответом. Поставив правую ногу на большой палец, она согнула его об пол, как юная Ума Турман в известном фильме, и затуманила отражение дымом. Настя её для чего-то сфоткала на айфон.

– Все мои стихи – в интернете, – проговорила Рита, взяв сигарету средним и указательным пальцами, – можете делать с ними всё, что заблагорассудится, кроме изменения текстов. Я не даю вам право лишь на одно из моих последних стихотворений.

– И что это за шедевр? – поинтересовалась Таня.

– Он звучит так: "Я – Наполеон. Пошли вон!"

– Это что, название? – уточнила Настя.

– Это стихотворение, сочинённое только что, специально для вас. Интервью для "Лиха Москвы" я дам. Мой номер у Верки есть. Убирайтесь.

– Это невежливо! – запротестовала Верка. Щелчком отправив окурок в форточку, Рита молча сняла дублёнку, повесила её в шкаф, захлопнула дверцу и пошла в душ.

Когда спустя четверть часа она вернулась, неся одежду в руках, трёх девушек не было. По окну