Последняя почка Наполеона - Григорий Александрович Шепелев

– Я всё умею.

Поехали на Кузнецкий мост, купили гитару. Танечка выбирала её придирчиво и остановила свой выбор на чешской классике, хоть играть предстояло рок. Она не любила акустические гитары. Также купили семь банок пива. Пока доехали до Таганки, две из них Настя вылакала.

Свернув под низкую арку во двор приземистого кирпичного дома дореволюционной постройки, Таня сразу заметила припаркованный между помойкой и фонарём зелёный «Фольксваген» Верки. Припарковалась поблизости. Верка вышла со скрипкой, Таня – с гитарой, а Настя – с пивом.

– Ты код подъезда-то знаешь? – спросила Таня скрипачку.

– Да. Я ей позвонила. Она сейчас только встала и моет пол.

– А ты ей сказала, что мы к ней зайдём втроём?

– Сказать-то сказала. Она, по-моему, не особо пришла в восторг.

Восьми ещё не было. Но решили не ждать, потому что Пиво просилось из Насти вон, и она уж была готова спустить штаны посреди двора. Войдя, поднялись по лестнице на второй этаж. Дореволюционный дом изнутри казался ещё более старинным и основательным. Любой звук отдавался зловещим эхом.

– Она сказала, будет открыто, – проговорила Верка, нажав на ручку самой невзрачной двери. Действительно, дверь открылась. Три визитёрши увидели коридор трёхкомнатной коммунальной квартиры – очень просторный, очень обшарпанный, очень мрачный. Стройная молодая женщина в джинсах, слегка закатанных, и рубашке драила тряпкой пол, стоя на коленках, задней стороной к двери. Она была босиком. Пальцы её ног пружинисто упирались в паркет, отчего под пятками проступили острые сухожилия. Задняя сторона, обе половинки которой были обтянуты джинсами идеально, двигалась взад-вперёд столь же замечательно. По ней так и хотелось пнуть. Вероятно, Настя так бы и сделала, чтоб пройти в туалет, но Верка вскричала:

– Ритка! Долго мы ещё будем смотреть на твою качающуюся жопу и пятки грязные? Мы для этого к тебе ехали?

Босоногая поломойщица, положив тряпку на пол, встала и повернулась. Очень красивое, хоть и заспанное лицо также не могло похвастаться чистотой – видимо, красавица утирала мокрой рукой хлюпающий носик. Её густые чёрные волосы были страшно растрёпаны. Верка сделала шаг вперёд, замарашка – тоже. Они тепло обнялись и расцеловались, после чего скрипачка представила своих спутниц. Не удостоив их долгим взглядом, Рита толкнула дверь своей комнаты.

– Посидите. Я на одну минуту загляну в ванную.

– И мне тоже надо кое-куда заглянуть на одну минуту! – вскричала Настя, отдав пакет с пивом Верке.

Переступив порог комнаты, музыкантша и журналистка мгновенно поняли, что жильё это – съёмное. Всё здесь было каким-то очень уж нелюбимым, старым – и шкаф, и маленький стол, и диван, и стулья. По диагонали зеркала, висевшего на стене, протянулась трещина. Портрет Верки прилеплен был к шкафу скотчем. На уголке стола лежал ноутбук, включённый в розетку. Он имел риск свалиться ввиду своего очень неудачного расположения на столе, который и не казался устойчивым, и был весь заставлен импортным алкоголем.

Едва девушки уселись, как вошла Рита с вымытыми руками. Ноги её, судя по следам, также были чистыми. Ей на вид было около тридцати. Башка у неё пока что не дёргалась. Поглядев сперва на гитару, приставленную к стене, а затем на скрипку, лежащую на диване, она сказала:

– Ого! Вы что, меня развлекать припёрлись?

– Нет, мы по делу, – провозгласила Настя, также вдруг появившись. Первым, на что упал её взгляд, был стол, ломившийся от бутылок.

– Ух, ты! Сколько коньяка! Сколько рома! Сколько вина! И ликёрчик есть! Я такой ликёрчик очень люблю! Ну, ладно. Давайте, что ли, откроем пиво?

Поскольку три деловые девушки оккупировали диван, Рита опустилась на стул. От пива она решительно отказалась.

– Ну, вот! – расстроилась Верка, – Кто ж его будет пить? Ведь я – за рулём, и Танечка за рулём.

– Но я-то не за рулём, – заметила Настя, хватая банку. Рита, взяв со стола уж почти пустую пачку красного "Винстона", закурила. Три девушки не могли не видеть, что слишком долгое их присутствие нежелательно. Вокалистке группы "Бунтующие малышки" на это было плевать, но Верка и Таня взглянули в глаза друг другу досадливо. Первая говорила взглядом: "Тебе ведь всё это надо, ты и морочься!" Вторая ей отвечала: "Она ведь твоя знакомая! Начинай!" И Верка, задумчиво промурлыкав что-то, спросила:

– Ты что, одна здесь живёшь?

– Пока, к счастью, да, – произнесла Рита с какой-то странной улыбкой, – по крайней мере, сегодня.

– Соседи что, отлучились?

– Да. Кто – в больницу, кто – в крематорий.

– Круто! – возликовала Настя, – когда они вернутся из крематория, сообщи мне об этом. Я замучу с ними художественную акцию под названием "Шашлычок за красным забором"!

Рита вдруг дёрнула головой, будто получив увесистую пощёчину. Зрелище это было не из приятных.

– Ты чем, вообще, занимаешься? – вновь пристала к ней Верка. Допрашиваемая пустила дым к потолку.

– Тебе что, на Арбате об этом не рассказали?

– Нет. Они там все скрытные. Я узнала только, что ты читаешь свои стихи.

– Да я, в принципе, ничем больше не занимаюсь.

– Твои стихи приносят тебе доход? – изумилась Настя, – как интересно! Мне за мои только по башке дают вместо денег!

Рита ещё раз дёрнула головой.

– Не переживай, Настя. Ненависть по отношению к творчеству несравнимо выше и показательнее любви.

– Да нет, как раз ненависть по отношению к творчеству несравнимо ниже и беспредметнее, потому что этот сорт ненависти, в отличие от других, не имеет под собой логики, – возразила Настя, закинув одну ногу на другую, – отсутствие рациональной основы вполне характерно и для любви, но с ней всё гораздо лучше. Любовь берётся из ниоткуда и остаётся самодостаточной. А вот ненависть, упомянутая тобою, проистекает прямо из зависти и питается непосредственно ею. Зависть же не является показателем ничего. Она беспредметна в корне.

– Угу, – промолвила Рита, чуть помолчав, – зависть беспредметна. А эгоизм?

– Эгоизм предметен и объективен. Это – мерило духовных ценностей, признанное Иисусом Христом, Который сказал: «Возлюби ближнего своего, как самого себя»!

– Вот это, на мой взгляд, странно.

– Это не странно. Тут ничего нет странного, потому что инстинкт самосохранения отменить нельзя. С ним надо считаться. Бог так и делает.

Рита стала гасить окурок в стеклянной пепельнице, стоявшей за ноутбуком. Взъерошенная башка её опять дёрнулась.

– Ну а чем душить свою подлость? Любовью к ближнему, абсолютно равной любви к себе? А нет ли другого способа?

– Предложи.

– Вот, например, чувство собственного достоинства – это что такое? Не гордость ли, осуждаемая Евангелием?

– Конечно! – вскричала Настя, – это – великое столкновение, но уже не добра и зла, а реальности и утопии, у которой есть слабый шанс стать реальностью. Я – философ. Поэтому нахожусь над схваткой.

– Это не место философа, – возразила Рита, – это место того, кто интересуется философией. У философа обязательно должна быть концепция.

– Я имела в виду, что именно в данном узком вопросе я нахожусь над схваткой.