Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

у нее уже не было никакой необходимости, и, чтобы поздравить мать с пятидесятилетием, она ограничилась предложением поговорить по телефону. Для Винифред телефонные переговоры были связаны с огромными трудностями, поскольку до окончания процесса у нее отобрали телефонный аппарат, а ближайший переговорный пункт находился в нюрнбергском «Гранд-отеле». Чтобы туда добраться, ей пришлось проделать путь с дачи в Оберварменштайнахе до Байройта, а оттуда сын доставил ее в Нюрнберг на старом автомобиле вместе со своей женой Эллен и гамбургским судьей Гюнтером Шульце, который, не теряя времени, давал обвиняемой советы, как вести себя на предстоящем процессе. Разговор состоялся с опозданием на три часа, продолжался четверть часа и стоил Фриделинде 690 долларов. Из-за поломок автомобиля часть обратного пути пришлось проделать на попутных машинах, на велосипеде и даже пешком. Однако около полуночи путешественники уже сидели в садовом домике Ванфрида и пили за здоровье главы семьи, отметившей таким образом свой полувековой юбилей. Вскоре Винифред писала дочери в Нью-Йорк: «Но ты все же должна знать, что если бы мы в тот день затратили на это в десять или даже в сто раз больше времени, все равно это было бы для меня величайшей радостью».

Сначала предполагалось, что процесс состоится в Мюнхене, по поводу чего Винифред писала подруге еще в январе: «Вчера я узнала от Вольфганга, который повсюду подслушивает, что мой процесс пройдет, как полагают, в Мюнхене. Один остряк заявил, что в этом случае между Байройтом и Мюнхеном придется пустить дополнительный поезд для всех любопытных!» Но уже в мае она писала Фриделинде: «Слушания пройдут в самом большом зале Байройта – Общинном. Так что если не хлеб, то зрелище дорогие сограждане получат!»

Слушания начались в назначенный срок и продолжались четыре дня. Несмотря на предшествовавший процессу длительный организационный период, из его участников успела как следует подготовиться только обвиняемая. Выступавших один за другим защитников было, как известно читателю, довольно много, обвинитель менял свою тактику, но, самое главное, в последний момент сменился председатель. Первоначально предполагалось, что им будет лютеранский священник Роберт Айгн, который незадолго до начала процесса подал в отставку якобы по состоянию здоровья. Скорее всего, причина была совсем в другом: братом Роберта был побочный сын Зигфрида Вагнера Вальтер Айгн, которого привечали в Ванфриде: Зигфрид приглашал его в качестве коррепетитора, и он работал на фестивалях с 1924 по 1931 год. О том, что предполагаемый председатель был единоутробным (а не, как считалось официально, родным) братом Вальтера, мало кто знал; не знать этого мог и сам председатель, однако этот факт мог всплыть в любой момент, и тогда дело завершилось бы большим скандалом. Так или иначе, председателем в последнюю минуту назначили Отто Зегера, которого Вольфганг Вагнер назвал в письме Виланду «престарелым бывшим советником правительства». Естественно, Зегер, как и прочие участники процесса, не успел подготовиться к нему как следует.

На суд явилось тридцать свидетелей (остальные ограничились письменными показаниями). В переполненном зале правительства Верхней Франконии (в 1904 году это красивое здание в стиле модерн было показано на Всемирной выставке в Сент-Луисе) собралось множество журналистов и работала группа кинохроники. Число желающих присутствовать на процессе было настолько велико, что пришлось продавать билеты. Пропуска распределяли пропорционально представительству партий в городском совете.

В качестве обвинителя баварское Министерство по делам культов прислало мюнхенского профессора, который зачитал обвинительное заключение, уже в значительной мере потерявшее свою убедительность: на семьдесят пять процентов оно состояло из фактов, приведенных в книге Фриделинды, что было на руку защите. Вольфганг Вагнер вспоминал: «Усилия, предпринятые мною и д-ром Фрицем Майером, сводились к тому, что мы пытались заранее объяснить суду, что такое приукрашенное фантазиями сочинение, как книга моей сестры, ни в коем случае нельзя рассматривать в качестве аутентичных воспоминаний; по этой причине ее не следует привлекать ни для подтверждения вины матери, ни для ее оправдания». В частности, Винифред было нетрудно опровергнуть приведенную в книге информацию, будто она вступила в НСДАП в 1921 году: согласно учетной карточке, она была членом партии с 1926 года. Сходным образом можно было легко поставить под сомнение и другие фигурирующие в книге детали, так что обвинение не настаивало на их достоверности, однако они служили фоном, на котором проходил процесс.

Одним из свидетелей обвинения выступил бывший главный редактор газеты Bayreuther Tagblatt Георг Шпитцер, которого Винифред пыталась в ноябре 1923 года (после провала Пивного путча) убедить, что «программа Гитлера – это как раз то, что нужно Германии». Он представил копию письма Чемберлена в защиту заключенного в тюрьму Ландсберг Гитлера, под которым подписалась в числе прочих Винифред. Еще одним свидетелем обвинения был уволенный в 1943 году за коррупцию руководитель экономической службы Байройта, выступавший теперь в качестве жертвы режима. Он показал, что Винифред, пользуясь покровительством властей, получала не положенные ей дефицитные продукты, включая спаржу и ранние овощи. На это обвиняемая отвечала, что ей как руководительнице фестивалей было предоставлено (в том числе в представительских целях) особое снабжение, добавив, что для угощения гостей фестиваля она дополнительно получала также вино и сигареты. В показаниях одного из свидетелей упоминалась ее поездка в Прагу, куда обербургомистр Кемпфлер возил ее в 1943 году с целью приобретения вещей для новорожденной дочери Виланда. По этому поводу представитель американской контрразведки задал ей вопрос, не посещала ли она во время этой поездки гестапо. У обвинения не было никаких доказательств по этому пункту, так что Винифред ничего не стоило представить эту поездку как чисто личное дело – посещение гестапо она с чистой совестью отрицала, да и что ей там было делать! Винифред обвиняли также в нежелании защищать преследуемых, и тут она могла только привести многочисленные показания свидетелей защиты; вместе с тем, как известно читателю, она зачастую в самом деле не хотела или не могла ничего предпринять.

В любом случае число свидетельств о ее помощи преследуемым нацистским режимом значительно превышало число обвинений в нежелании оказать им поддержку; вдобавок адвокат Майер заявил, что если бы не было границ между оккупационными зонами, он мог бы привести на суд еще десятки свидетелей. Он также приводил часто цитируемую фразу из письма Гёте: «Человечность в чистом виде искупает все человеческие изъяны» – и подчеркивал: «Речь идет не о каких-то пустяках, а о жизни человека, семьи и их дела». Что же касается пользы, которую обвиняемая извлекала из своей преданности нацистскому режиму и лично фюреру, то он пытался с цифрами в руках доказать, что субсидии, выделяемые Гитлером то ли напрямую, то ли через общество