Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

берлинские власти, однако по отзыву Вольфганга можно судить о том, насколько «сырым» было его предложение: «Этот страдавший гигантоманией господин предлагал, чтобы Байройт стал в будущем „театром мировых премьер“ для наиболее значительных оперных сочинений. Не удовлетворившись этим, он предрекал „моцартовский Ренессанс“ Маркграфскому театру. Одновременно он привлек для попечительства несколько влиятельных в художественных кругах лиц, включая интенданта Берлинской государственной оперы Эрнста Легаля и известного музыковеда и критика Ганса Хайнца Штуккеншмидта. Бытовало мнение, что господин Киндль достаточно компетентен; слухи о нем доходили до Мюнхена и не только не опровергались государственным секретарем Министерства по делам культов д-ром Заттлером, но и дополнительно подпитывались. Между тем город еще не был готов к приему и размещению гостей фестиваля, поскольку количество находившихся в нем беженцев и эвакуированных доходило до 16 000. Поэтому больница Хохе Варте превратилась в „большую международную гостиницу“ на 1800 коек». Наконец, во время встречи с братом Вольфганг узнал о проекте создания гастрольного вагнеровского театра – своего рода аналога американской антрепризы Фриделинды, – разработанном Виландом совместно с Бодо Лафференцем, который считал себя талантливым бизнесменом (вскоре, правда, выяснилось, что коммерческий успех имели только те его начинания, которые получали финансовую поддержку нацистских властей, как то: создание «народного автомобиля», систем наведения реактивных снарядов или обеспечение зрителями «фестивалей военного времени»). В соответствии с их бизнес-планом предполагалось продать наиболее ценные рукописи и финансировать новое предприятие за счет этих средств. Вольфганг вспоминал: «Этим диким фантазиям и всему прочему, что мне пришлось еще увидеть и услышать на Боденском озере, я противопоставил свои совершенно ясные соображения, а именно: прежде чем думать о возобновлении фестивалей, нам нужно очиститься от политического прошлого нашей семьи, которое теперь лежит на нас тяжелым грузом и продолжает нас отягощать. Я также полагал, что мы все еще не настоящие люди театра и нам требуется некоторое время, чтобы созреть для выполнения своего предназначения. Поскольку на Боденском озере либо не имели представления о реальности, либо не хотели с ней считаться и, сверх того, не собирались опускаться до пошлой прозы жизни, все мои возражения и сомнения относительно смысла и возможности реализации их планов падали в пустоту». Из этих планов ничего не вышло, «в результате провала проекта… Виланд спустился с небес и обошелся без поддержки Фриделинды. В дальнейшем он был поневоле вынужден работать в Байройте бок о бок со мной».

* * *

Старший сын Винифред впервые появился в Байройте в ноябре 1947 года. У него уже был опыт нелегального пересечения границы оккупационной зоны, когда он за несколько месяцев до того посетил в Гармише Оверхофа, и теперь он снова им воспользовался, поскольку ему было необходимо наконец прояснить семейную ситуацию, о которой он знал только по переписке с Фриделиндой, эпизодическим встречам с Вольфгангом и доходившим до него обрывочным слухам. Полученная информация приводила его в сильное смущение, и, как писала в своем дневнике общавшаяся с ним по переписке Гертруда Штробель, события в Байройте не вызывали у него никакого доверия, поскольку он опасался, «что госпожа В. может составить вместе с Мауси <Фриделиндой> заговор против сыновей!!! Вольфганг пытается завладеть наследством. Госпожа В. и Мауси заодно. Надежда на комиссию по денацификации, которая сделает невозможной дальнейшую деятельность госпожи В. Ужасное завещание!».

Встреча с Виландом после длившейся два с половиной года разлуки привела Винифред в восторг. Восторженной поклоннице Байройта, своей давней корреспондентке Ильзе Эрнст она писала: «…он пробыл здесь целых три недели, и нам представилась прекрасная возможность обстоятельно обо всем переговорить и выработать на будущее планы, осуществление которых, разумеется, не в нашей власти! Ведь мы – связанные по рукам и ногам изгои!.. Он очень повзрослел, и я с гордостью слежу за его развитием, за его талантом и возможностями…» Виланду стало ясно, что мать не станет держаться за руководство фестивалями и постарается при первой же возможности передать его сыновьям. К тому времени Винифред не скрывала этого своего желания, обосновывая его тем, что «будущее, если оно все еще есть у Байройта, принадлежит молодежи», и добавляя: «Добровольно или вынужденно – но на мое сотрудничество в Байройте уже вряд ли стоит рассчитывать». Однако на тот момент она не могла ни принять на себя управление находившимся под опекой фестивальным имуществом, ни отказаться от него. Единственным способом избавиться от него, передав сыновьям согласно составленному в марте 1929 года завещанию, было повторное замужество, поскольку в этом случае она теряла право на наследство. Но подходящего жениха у нее не было: неверный возлюбленный Титьен еще в феврале 1946 года женился на своей более молодой подруге Лизелотте Михаэлис, по поводу чего Виланд сообщил Оверхофу: «Итак, умный господин отмежевался… Крысы бегут с тонущего корабля… Мама тактично и с горечью писала, что он использовал это тяжелое время, чтобы дать ей пинка, – но это очень характерно».

Чтобы избавить детей от своего присутствия и облегчить им доступ к наследству, Винифред думала также о возвращении в Англию, и самым простым средством для этого был бы брак с британцем. Однако подходящего британца еще нужно было найти, поэтому Винифред стала хлопотать о восстановлении своего британского гражданства и занялась поисками английской родни, надеясь, что это, помимо всего прочего, облегчит рассмотрение ее апелляционной жалобы. Она отыскала свою единокровную сестру Мод, дочь ее отца от первого брака, от которой узнала, что у нее есть еще двое единокровных братьев – в Южной Африке и Канаде, – однако перспективы на переселение в Англию оставались крайне смутными. Единственным результатом переписки с Мод стали продуктовые посылки, полученные Винифред в ответ на ее жалобы на свое бедственное положение.

Активное стремление Винифред отказаться как от фамильного наследства, так и от участия в общественной жизни не осталось незамеченным и, как она и надеялась, помогло при рассмотрении ее дела в суде второй инстанции. В январе 1948 года она с надеждой сообщила знакомому: «У меня больше нет впечатления, что речь пойдет об экспроприации! Так что время работает на нас, а наше терпение и наша выдержка себя оправдают!» А в марте 1948 года она с еще бо́льшим энтузиазмом писала Отто Даубе, организовавшему после Первой мировой войны в Байройте молодежное движение в поддержку творчества Вагнера: «Уже происходят знаковые события и чудеса. 13 февраля Виланда и Вольфганга принял государственный секретарь Министерства по делам культов, и создается такое впечатление, что сыновья смогут продолжить свою прежнюю деятельность, так что я полностью исчезну. Я, разумеется, с радостью приношу эту жертву во имя общего дела и полностью доверяю моим сыновьям, достигшим