Жизнь волшебника - Александр Гордеев

одного мужчины на другого. Тот, кого она

разлюбила, уже не значим для неё. Ну, можно там с ним ещё просто поболтать, кофе под зонтиком

почмокать, типа «мы с тобой друзья». А для души-то он уже безвкусен. Ведь это же так?

– Ну-у, – задумчиво тянет Нина, думая, что, наверное, объективно-то он прав, если только речь

идёт исключительно о настоящей, сильной любви. – Значит, любовь женщины как слиток? А

любовь мужчины?

– А любовь мужчины слоёная, как сердечник в трансформаторе. Мужчина способен, не

отключаясь от одной, любить и другую. Общий эффект от этого только сильнее – больше чувства

достаётся всем «пластинам», если, конечно, их число в рамках разумного.

– Ну, ты тоже, нашёл сравнение: трансформатор, пластины… Хоть бы сказал что-нибудь вроде

кусочка слюды, что ли…

– Причём тут слюда, если у трансформатора от количества этих пластин мощность зависит?

Вон почитай по электротехнике.

– Да уж, мне только электротехники и не хватало! А в рамках разумного это, по-твоему, сколько?

– У каждого, наверное, по-своему. Но я думаю: две или три.

– А мужчин – однолюбов, ты считаешь, нет вообще?

– Им не положено быть по законам природы. Хотя некоторые пытаются себя такими считать.

328

– Зачем?

– Так всё для того же. Для того, чтобы женщине своей угодить, которая принуждает его быть

похожим на себя. Однако, суть мужика, в любом случае, остаётся той же. В системе принятой лжи,

которая корёжит нас, как ржавчина вообще придумана масса ложных понятий. В том числе и

понятие «однолюб». Впрочем, понятия-то, может быть, и правильные, да только опять же не точно

распределены по полам. Например, понятие «однолюб», а ещё лучше «однолюбка», – это женское

качество. Мужчину же уместней назвать «многолюбом». Понятие «измена» в первую очередь

применимо к женщинам, да и то лишь в том случае, если она оказывает предпочтение другому,

любя первого. То есть, когда она изменяет чувству. Если же чувства нет, то и это не измена.

Мужчина же может полюбить вторую женщину, любя первую, и если его чувство к первой от этого

лишь усиливается, то это не измена. А вот если чувство к ней при этом исчезает, значит, изменяет

и он.

– Похоже, что ты изобретаешь какие-то собственные моральные правила. Уж чего только люди

не додумывались изобретать, но вот чтобы придумывать новую мораль… Прям второй Иисус

Христос. И как же будет называться твоя мораль? Наверное, в честь тебя – «Мерцаловская»?

– В том-то и дело, что мой предшественник Иисус Христос кое в чём перемудрил, – с улыбкой,

подыгрывая ей, говорит Роман. – Собственно он-то и был тем первым гордецом, который надумал

мораль от ума, можно сказать, от собственного романтизма. То есть, совершенно не логично и не

научно. А его впечатлительные апостолы насочиняли десятки красивых притч, создав основы этой

самой системы принятой лжи. Прочие же доверчивые последователи-овцы провозгласили

надуманное, как истину, а настоящая истина, которая всегда была и есть лишь рядом с естеством,

стала считаться ложью. Но по христианским-то заповедям жить не легко. Они же противоречат

всему естественному и нормальному. Эти заповеди и сами попы постоянно нарушают. А вот

«Мерцаловская мораль», которую я, продолжая свои рассуждения, пожалуй, и в самом деле, мог

бы сформулировать отчётливей, должна начинаться с того с чем постоянно воюет христианство: с

понимания биологического и физиологического естества и своеобразия мужчины и женщины. Ведь

это же глупо – положить всю свою жизнь для борьбы с естеством.

– А я вот слышала, что если у женщины сразу несколько мужчин, – осторожно говорит

Смугляна, опасаясь, как бы он за эту женщину не посчитал её саму, – то ей тоже от этого неплохо.

– Неплохо ровно в той мере, в какой удаётся ей заразиться мужским мировоззрением. Это как

раз и есть пример личностной каши, если можно так выразиться. Только ведь настоящего-то

счастья это ей не даёт. Ну, вроде как забрела она на соседский мужской огород, жуёт там морковку,

а морковка-то безвкусная, не душевная.

– А в чём душевное удовлетворение мужчины?

– В свободе. В свободе даже от любимой женщины. Какое-то время он может чувствовать себя

с ней как ангел на небесах, а потом вдруг обнаруживает, что и на небесах вроде чего-то не хватает.

Нет, оставлять свою любимую он не намерен, а вот добавить к ней кого-нибудь ещё – совсем не

прочь. Ну, как бы для некого подтверждения статуса мужчины. Но первую женщину он любит при

этом ещё больше. Оставить её может только мужик-баба, заражённый женским. Полноценный

мужчина никогда ничего не бросает и не оставляет. Он же по натуре завоеватель. Ему всегда

хочется к тому, что есть, присоединять что-то ещё. Ему всегда всего мало.

– Так он же распыляется!

– Ничуть! Просто его чувство способно охватить двух или трёх женщин. Он может любить их,

если только они тоже принимают принципы новой морали. Если же эти женщины остаются в

системе ложных представлений, то тогда отношения съедаются ссорами и скандалами.

– Но ведь женщинам-то это обидно!

– Обидно в силу амбиций, заимствованных у мужчины, когда женщина тоже стремится владеть.

А ей по природе свойственно не владеть, а принадлежать и отдаваться. И ничего обидного в этом

нет, потому что принадлежать и отдаваться – это не меньшее умение, чем владеть и брать.

– А я думаю, – не соглашается Смугляна, – что именно настоящий-то мужчина и способен быть

однолюбом.

– Да? А женщина не задумывается над тем, что если у неё есть этот настоящий мужчина,

значит он её выбрал? Если выбрал, значит, он умеет выбирать. И это умение уже не забывается.

Тем более, что оно изначально дано ему природой. А если оно в нём есть, значит, постоянно

должно иметь какой-то выход.

– Но разве нет мужчин, которым выбор уже не нужен?

– Есть. Я видел. Трусит себе по жизни такой мужичок, запряженный в повозку, а кобылки под

носом шнырь да шнырь. А у него, забитого, от невозможности осуществлять программу природы

уже и глаза тускнеют, и кожа жёлтеет, и печень сдаёт, и хвост не такой лохматый. Пропадает мужик

– самой же собственной природой изъедается изнутри. Заманила его какая-то дура в оглобли, да

ещё и шоры на глаза надела. И прихлопнула в нём мужика. А при случае она ещё и верностью его

перед подругами хвастается. Сама же смотрит потом на свободных вольных жеребцов и думает:

«Эх, мне бы такого, а не моего забитого…» Вот таков портрет однолюба получается.

329

– А мой папа? – подумав, спрашивает Нина. – Ведь он однолюб. Или он, по-твоему, тоже лишь

пытается считать себя таким?

– Думаю,