Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

основательно всё растащили. Кто-то очень шустрый даже стёкла из окон вынул. От Андрея пошли к нему домой. Он уже ни на что не надеялся. И разграбленная, засыпанная перьями и обрывками ваты из вспоротых подушек и перин, квартира оставила его равнодушным. Разорванный в ночь обыска медвежонок Алисы так и валялся на полу. Он не подобрал его. Как не подобрал в доме Андрея его выцветшую старую рубашку. Нет, это ни к чему. От Андрея осталась рукоятка ножа. А тряпки… на что они ему? Про рыжих девчонок ему рассказали. Их видели. С русским солдатом. С ними была Алиса. И ещё какие-то женщины. Те, видно тоже… намылились отсюда. Мартин таскал его по городу, заставлял кого-то о чём-то расспрашивать. Всё путалось. Но он понял главное: Даша и Маша с Алисой и ещё одна женщина вошли в комендатуру. Больше их никто не видел. Видно, так и уехали. Завтра с утра он пойдёт в комендатуру, предъявит удостоверение и… поедет. Догонять Машу и Дашу. И Алису. А сейчас надо спать. Мартин стонет и ругается во сне. В полный голос. Даже здесь слышно. У Мартина никакой надежды, а у него… Женщина, что вошла в комендатуру с Дашей и Машей была в плаще. Сером. Как у Жени. Тёмные волосы узлом на затылке. Как у Жени. И Алиса держалась за её руку. Но не может такого быть. После «трамвая» не живут. Мало ли… похожих. И самое страшное: Алису искал её отец. Женя даже говорить об этой сволочи не хотела. Так на тебе, объявился! С белым телохранителем. Вот это страшно. Если такая гнида уцелела… нет, он Алису не отдаст, об этом и речи нет. Но… нет, даже думать страшно…

…К дому Мартина они вернулись в темноте.

– Заночуешь у меня, – Мартин не приказал, а попросил, и он кивнул в ответ, понимая, что это нужно Мартину больше, чем ему.

Дом Мартина был тёмен и на первый взгляд пуст, но когда они поднялись по ступенькам, то увидели на веранде человека. В чёрной одежде, пришелец сливался с темнотой, и только лицо белело смутным пятном.

– Что вам нужно? – устало спросил Мартин, открывая дверь.

– Сын мой, – заговорил человек.

А фраза знакомая, Священник? Да из белой церкви.

– Идите к себе, святой отец, – сказал Мартин. – Я не нуждаюсь в ваших утешениях.

Мартин включил свет в холле. И не скажешь, что здесь грабили, так всё убрано. Он остановился в дверях, но Мартин сразу сказал ему:

– Пошли на кухню, поедим.

Вошедшего вслед за ними священника Мартин как бы не замечал. Он, по примеру Мартина, снял и повесил на вешалку у дверей куртку, поглядел на свои сапоги. Мартин махнул рукой.

– Плевать. Ковёр так и не вернули, сволочи.

– Сын мой, – снова начал священник. – Я понимаю твоё горе.

– Неужели? – хмыкнул Мартин, открывая бар. – И спиртное всё унесли. Ну, ну…

– Шакалы – они шакалы и есть, – кивнул он.

– Ладно, – Мартин захлопнул бар. – Посмотрю сейчас, на кухне осталось что или тоже всё выгребли. Идите домой, святой отец. Дотти вы уже не нужны, а мне… тем более.

Он догадался, что Дотти звали жену Мартина.

– Ты не вправе обвинять всех в её смерти, сын мой. Конечно, сейчас тобой завладело чувство мести.

– Её убийцам вы тоже не поможете, – усмехнулся Мартин.

Священник сокрушённо покачал головой.

– Сын мой…

– Убирайтесь отсюда, – тихо, но с такой злобой сказал Мартин, что священник, защищаясь, вскинул ладони. – Вы… Думаете, я не знаю кого и на что вы благословляли? Где вы были, когда гибли невинные? Кого вы защитили? Ну?! Уходите. Не доводите меня, чтобы я выкинул вас из своего дома. Убирайтесь.

– Я буду молиться за тебя, сын мой. Чтобы Господь вразумил тебя и ниспослал мир твоей душе.

– Делайте, что хотите, святой отец, – Мартин подошёл к входной двери и распахнул её. – И где хотите. Но не здесь. Не вынуждайте меня к насилию.

Священник ушёл. Мартин запер за ним дверь, и они пошли на кухню. Там Мартин нашёл немного уже зачерствевшего хлеба, растопил плиту и поставил кофейник.

– Хоть кофе попьём. Посмотри здесь, может, ещё что найдёшь. Дотти особых запасов никогда не делала, чтоб каждый день по магазинам бегать.

В указанном Мартином шкафчике нашлись начатая пачка печенья и такая же галет.

– Жратву не возвращают, Мартин, – разжал он губы.

– Знаю, – Мартин потёр лицо ладонями. – Стервятники. Знаешь, что это такое?

– Нет, расскажи, – попросил он.

– Птицы такие, – Мартину явно хотелось разговором забить происходящее. – Они падалью питаются. Ну, и после боя, если раненых сразу не подобрали, то расклёвывают их.

Он кивнул, подумал.

– А шакалы? Тоже?

– Тоже. Шакалы ещё отбросы подбирают, но и раненых, ослабевших добивают.

Забулькал на плите кофейник. Мартин поставил на стол фарфоровые кружки, не так нарезал, как наломал хлеб.

– Обещал тебе выпивку, а видишь, как всё повернулось. Кофе настоящего почти полная банка была, а теперь… на два захода и того по щепотке. И спиртного ни капли.

– Не беда, – он грел о кружку ладони. – Я не пью.

– Зарок дал? – с интересом посмотрел на него Мартин.

– Да нет, – пожал он плечами. – Не люблю я этого, – и, решив, что с Мартином можно в открытую, пояснил: – Пьяный я болтаю много, язык не держу. А кому это нужно?

– Верно, – кивнул Мартин. – Ладно. И без спиртного можно. Завтра в комендатуру пойдёшь?

– Да. И буду сразу на выезд проситься. Догонять.

– Ну, это понятно. А потом?

– Что потом? – не понял он.

– Найдёшь дочь. И жену…

– Думаешь… это она? – перебил он Мартина.

Мартин пожал плечами.

– После «трамвая» не живут, Мартин, – тихо сказал он.

– Я видел, как после такого выживали, – возразил Мартин, – что по любым счетам умереть должны были. А жили. Всё возможно. Всё. Запомни. И вот что. Если это она, то после такого… понимаешь, Эркин, женщине не боль страшна, а то, что её силой взяли, против её воли, женщина после этого… – Мартин замялся, подбирая слова, – всех мужчин врагами считает, и… это ей уже никогда в радость не будет. Если это она, если она всё-таки выжила, ты будь… ну, помягче с ней, не лезь с этим, – и, видя его изумление, улыбнулся. – Нам ведь одно всегда нужно. Дорвёмся… и голову теряем.

– Я не знал… не думал об этом, – он нахмурился, припоминая. – Не видел, чтоб после «трамвая» жили. Сразу не умерла, так на Пустырь всё равно свезут. Спасибо, Мартин, конечно, только… не верится мне, что это… она.

Мартин кивнул.

– Я понимаю. Я вот