Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка - Александр Владимирович Чанцев

спора о философии Хайдеггера. Для того, чтобы этот спор состоялся, наверное, действительно было бы необходимо как минимум прочитать все четыре вышедших на данный момент тома, содержащие около 2000 страниц сложнейших для понимания текстов. Я сам читаю медленно, и допускаю, что многие читают философские трактаты быстрее. Но каждое предложение из поистине грандиозной мыслительной лаборатории Хайдеггера требует не меньших усилий, чем интерпретация фрагментов Гераклита. Поэтому я не мог себе представить, чтобы меньше через год после публикации этих эзотерических записей Хайдеггера начали выходить масштабные исследовании о «казусе Хайдеггера» и раздаваться мнения об «отсутствии философии» в «Черных тетрадях». Герменевтическая стратегия Хайдеггера оказалась безупречно точной именно потому, что она ничего не просчитывала. Можно сказать: Хайдеггер предполагал высокую вероятность того, что западное хайдеггероведение окажется несостоятельным, столкнувшись с величием германской мысли. В «Замечаниях III» Хайдеггер намекает на опасность «потопа болтовни», ибо уже «в последнее время стало окончательно ясно, что говорение и в будущем останется столь же бессмысленным, каким оно являлось все последние годы». Очевидно, что большинство западноевропейских исследователей Хайдеггера (не говоря уже о журналистах) не смогли ответить молчанием на молчание Хайдеггера, то есть увидеть в его молчании одинокое «стояние в бытии», следящее не за внешними событиями исторического процесса, а за самой судьбой бытия. Хайдеггер не смог передать своего дела духовно близким потому, что рухнула та незримая Германия, с которой он связывал свои надежды. Но однажды, уже после войны, философ признался в разговоре со своим французским учеником Жаном Бофрэ: «Возможно, Россия станет той единственной страной, где по-настоящему поймут, что я хотел сказать в „Бытии и времени“». Покойный В. Карпец успел заметить, что современные дебаты о «Черных тетрадях» en gros проходят – именно в силу объективных требований публично организованного дискурса – мимо основного события философии Хайдеггера, мимо самой основы его мысли, а именно, молчания. Но у меня есть надежда, что русская рецепция Хайдеггера, обогащенная оптикой таких замечательных философов, как Владимир Вениаминович Бибихин, дает нам шанс на продуктивное понимание философии Хайдеггера.

Как вы оцениваете русский перевод «Черных тетрадей»? И, говоря о переводах и рецепции Хайдеггера в целом в нашей стране, как вы воспринимаете перевод и трактовку Хайдеггера именно В. Бибихиным?

Недавно на русском языке вышел второй том «Черных тетрадей» («Размышления VII–XI») с записями 1938–1939 годов. Перевод в литературном отношении сделан прилежно. Однако само издание – один сплошной курьез. Во-первых, ни переводчик, ни редактор, ни спонсор – никто не счел необходимым снабдить русский перевод каким-то предисловием или послесловием. Можно, конечно, сказать: пусть говорит сам Хайдеггер. Но, как я уже заметил, это эзотерический текст, точнее говоря, текст, адресованный читателям будущего, возможно, русским читателям будущего. И здесь требуются пояснения. Без них голос Хайдеггера просто глохнет в журналистском шуме. Во-вторых, книга вышла в «Издательстве Гайдара». Вы можете себе представить? Где Хайдеггер, и где Гайдар? А тут они оказываются вместе. Сейчас команда, которая делает эти переводы и грозится выпускать один за другим все продолжающие выходить под редакцией Петера Травни тома «Черных тетрадей», готовит хайдеггеровский номер журнала «Логос». Судя по анонсу, он представляет собой попытку импортировать уже практически завершившуюся в Европе дискуссию о национал-социализме и антисемитизме Хайдеггера на российскую интеллектуальную почву. Результат этой политики российских издателей легко предвидеть: им станет очередная редукция мысли Хайдеггера к известному сюжету политической истории, фиксация немецкого мыслителя в немецком прошлом восьмидесятилетней давности и фатальный отказ воспользоваться открытой им возможностью перехода к новому началу мышления.

Как это часто случалось в отечественной интеллектуальной истории, в особенности с западниками: люди не видят и не понимают очевидных вещей, происходящих в России и с Россией, которые как раз очевидны внимательным западным наблюдателям. В прошлом году в издательстве Rawman & Littlefield вышел сборник статей под редакцией Джеффа Лава «Хайдеггер в России и Восточной Европе». И вот как авторы оценивают русскую рецепцию Хайдеггера на примерах Бибихина, Ахутина, Хоружего и Дугина. Она, считают они, имеет дело с концом западной философской традиции, которая не вызывает ностальгии, но скорее связана с надеждой на то, что конец западной философии открывает возможность для альтернативных способов мысли. Способов мысли, кажущихся недоступными для западных философов, потому что те слишком глубоко окопались в своей мыслительной традиции, чтобы увидеть что-то за ее пределами. Русская рецепция Хайдеггера в этом отношении близка к французской. Это уже мое наблюдение. Похожим образом значение Хайдеггера для будущей философии оценивает, например, Бадью. Поэтому ни в коем случае нельзя зацикливать Хайдеггера на прошлом, на истории с Холокостом и прочими болезненными для западных, но только не для российских интеллектуалов вещами. Зачем заниматься индукцией травм, от которых тебя уберегла твоя история? У Хайдеггера есть другие, более актуальные для нас места. Например, в одном эзотерическом трактате 1938 года «История бытия» он рассуждает о взаимоотношении Германии и России в контексте своего учения о «четверице». «История Земли будущего заключена в существе русского начала, которое еще не освободилось для себя самого. А история мира – это задача, поставленная немцам для осмысления». И несколькими страницами дальше: «Россия, которую мы не можем завоевать и уничтожить в техническо-культурном смысле, но которую мы можем освободить для ее сущности и открыть ее для всей широты страданий как для сущностного спасения Земли». Заметьте, Хайдеггер не вымарывает эти строки после окончания Второй мировой войны, более того, предназначает их для посмертной публикации в центральной части своего Полного собрания сочинений. Я так считаю: если мы уважаем мыслителя, значит, нужно к нему прислушаться. А если мы смеемся и издеваемся над ним, приравниваем его мысль к Гитлеру, немецким танкам и концлагерям, тогда зачем его публиковать? Или публиковать, чтобы как раз посмеяться, расквитаться с ним? Тогда за что?

Вот поэтому нам нужно очень бережно относиться к тому, что сделал для русской рецепции Хайдеггера Владимир Бибихин. Джеф Лав, кстати, называет его «одним из самых проницательных читателей Хайдеггера». Не в России, а вообще! И он, конечно, прекрасный переводчик. Можно по-разному относиться к экспериментальному переводу «Бытия и времени», который вышел в издательстве Ad Marginem в 1997 году, но нельзя не признать, что это перевод без единой ошибки. В самом буквальном, школьном смысле этого слова. Правда, лично мой фаворит среди переводов – это первый постсоветский сборник работ Хайдеггера «Время и бытие», вышедший пятидесятитысячным тиражом в издательстве «Республика» 1993 году. С чтения опубликованных там переводов статей «Время картины мира», «Европейский нигилизм», «Учение Платона об истине» для многих начиналось первое знакомство с главной мыслью XX века, как совершенно правильно назвал философию Хайдеггера Бибихин.