Дочь Волдеморта - Ночная Всадница

— До свиданья. Не пропускайте занятия.

— Ваши — никогда.

Гермиона проводила Мура мрачным взглядом и, подождав немного, закурила, мановением палочки заперев дверь в кабинет.

— Леди Малфой, напишите, пожалуйста, план дел, — ожил дневник в кожаной обложке, — вы ужасающе безответственны в последние дни, с этим стоит заканчивать.

— Сам пиши, — буркнула Гермиона. — Я… Мне нужно поговорить с Роном. — Она сделала паузу и задумчиво выпустила сигаретный дым. — И с Дамблдором. И еще дочитать эту книжку…

* * *

— Заварить чай?

Смотритель Даркпаверхауса сменил гнев на милость и впустил Гермиону к себе в привратницкую. Теперь он что‑то колдовал над чайным подносом в углу.

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Опять этот? — мрачно спросил Рон, ставя перед ней чашку, от которой поднимался густой пар.

— Нет. И давай оставим ту тему, ладно? — Гермиона взялась за горячую емкость, согревая замерзшие пальцы. — Я… Хотела поговорить о Фреде.

— А что с ним? — заинтересованно прищурился приятель, усаживаясь на лавке напротив нее и пододвигая свою чашку ближе. Затем откинулся на стену и, вытащив из кармана два гладких нефритовых шарика, стал поигрывать ими в руке, то и дело издавая раздражающее Гермиону клацанье.

— Что с ним?! — стараясь не обращать на это внимание, возмутилась она. — Рон! Да он же сам не свой! Посмотри на него!

— Это происходит довольно давно, — сухо заметил рыжий верзила, издав очередной щелчок, — с самого лета. А то не понимаешь, отчего всё?..

— Тебе не кажется, что ему нужно помочь?

— А нам всем? — Рон особенно звучно стукнул шариками друг о друга. — Ты не понимаешь, Гермиона, — добавил он, отвернувшись к стене. — Всем недостает Джорджа. Это утрата всей семьи. Ты хоть представляешь, каково маме и Анджелине? А он?! Ведет себя, как последний придурок! Один единственный раз наведался домой, и то устроил скандал и довел маму до истерики! Она волнуется за него, тыкала в лицо этими часами, где его стрелка со дня похорон Джорджа стоит на «Смертельной опасности», а он стал на нее орать и расколотил часы к лешему! Форменный шизофреник! Делает вид, что только у него горе и утрата — а остальные?! Ты думаешь, он хоть раз зашел к Анджелине с тех пор?! Нет! Сидит тут, на людей кидается, со мной разговаривать не хочет — да я и не лезу к нему уже. Хватит, наслушался.

— Ты же сам говоришь, что часы показывали, что он в опасности, — мрачно пробормотала Гермиона, снова вспоминая об отце и своих подозрениях. — Рон, он же твой брат! Ты не понимаешь, что значит потерять свою вторую половинку. Они с Джорджем были словно единое целое.

— Они редко виделись в последние годы. Я не говорю, что всё это легко. Просто всем тяжело одинаково. А Фред ведет себя как свинья.

— Может, он винит себя в смерти брата, — осторожно заметила Гермиона, следя за нефритовыми шарами в ловких пальцах своего друга.

— Да он‑то тут причем?! — дернул плечами Рон. — Разве что разделял всегда эту страсть к опасным экспериментам. Такая глупость, Гермиона! Все эти опыты с магией, когда у тебя есть семья и дети… Мне казалось, Джордж взялся за ум. И тут такое… На маму страшно смотреть.

— Она совсем плоха?

— Не узнает многих, говорит с несуществующими людьми. Вообще‑то она совершенно спятила, но папа не хочет отдавать ее к святому Мунго, и дома творится что‑то ужасное. Не думаю, что это так уж хорошо для Фредди и Роксаны.

— Анджелина с детьми теперь живет у вас?

— Да, помогает ухаживать за мамой. Только зря она это. Лучше бы уделяла всё свое внимание мелким. Я был у них на выходных. Папа начинает сдавать…

— Всё это страшно, Рон, но я считаю, что тебе стоит еще раз поговорить с Фредом. Попытайся понять его. Ему очень нужны участие и поддержка, особенно сейчас.

— Знаешь, Гермиона, мне иногда кажется, что Фред возненавидел всех своих близких и меня — особенно. Я не стану к нему лезть. Не проси. Это может закончиться дракой. Вообще не знаю, как это твой папаша всё еще подпускает к нему детей.

— У меня очень своеобразный… папаша.

* * *

— Мисс Грэйнджер… Ничего, если я буду называть вас так? Привычка старого человека… Бывшие ученики для меня всегда остаются учениками.

Изображение Альбуса Дамблдора дружелюбно улыбнулось Гермионе со стены волдемортовского кабинета, протирая очки отворотом мантии, но глаза старика оставались серьезными и проницательными.

— Как вам удобно, профессор Дамблдор, — покорно кивнула молодая женщина. — А вы… не против, если я буду курить?

— Отнюдь не возражаю. Итак, мисс Грэйнджер, вы пришли ко мне… За ответами, надо полагать?

— А вы можете дать мне их?

— Постараюсь.

— Мне сложно… Сложно объяснить всё это… Papá держит вас здесь? — быстро спросила она. — Насильно?..

— Когда‑то давно он несколько ограничил мои передвижения. Но я не жалуюсь, мисс Грэйнджер. Здесь довольно интересно.

— Вас искали. Был огромный скандал.

— Я знаю. Мир признал меня трусом. Что ж, приходится с этим смириться.

— Мне вот тоже… со многим приходится… мириться, — медленно проговорила Гермиона. — Профессор… Вы говорите со мной сейчас так милостиво… Но ведь вы должны ненавидеть меня!

— За что, дитя мое?

— За предательство, — горько пробормотала Гермиона и щелкнула маггловской зажигалкой.

— Это всего лишь слабость, мисс Грэйнджер, — возразил Дамблдор. — Если бы я мог возненавидеть кого‑то за слабости, я должен был бы погрязнуть в ненависти к самому себе. Самообман, преувеличение своих возможностей и заслуг, грандиозное самомнение, прыжки с головой в омут, жизнь, состоящая из цепочки заблуждений, вызванных нежеланием смотреть правде в глаза, даже если эта правда маячит перед самым носом… О чьей судьбе я сейчас говорю, мисс Грэйнджер?

Гермиона промолчала, но Дамблдор неожиданно улыбнулся.

— Я говорю не о вас, дитя мое, — мягко заметил он, — а о себе. Так что не мне осуждать вас и уж тем более ненавидеть. Ненависть, к слову, — это огромная слабость. И она говорит о глупости и узости души. Нужно уметь понять каждого. Что бы он не натворил. А когда понимаешь — уже не можешь ненавидеть.

— Знаете, некоторых людей мне не хочется даже пытаться понять! — вырвалось у Гермионы. — Их я предпочитаю ненавидеть, какой бы это ни было слабостью.

— Очень большой, мисс Грэйнджер. Эта ненависть давит на ваше сердце и мешает жить. А попытаться понять вы боитесь. Боитесь, что сможете простить.

— Вы знаете, о ком я говорю? — прищурилась Гермиона, закуривая новую сигарету.

— Не трудно догадаться. И я сожалею, что один из предметов вашей ненависти сотворил и взрастил я.

Гермиона отошла к окну.

— Я не стану оправдывать Гарри Поттера, — продолжал Дамблдор, — потому что вы сейчас не станете слушать таких оправданий. Хотя они есть, да вы и сами знаете это, мисс Грэйнджер.