Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

недостатки отдельных картин. Например, «Полётов во сне и наяву» (1982). Потому, видимо, эта статья особенно интересовала Янковского, как исполнителя главной роли. Но больше говорилось об успехах: о монументальном полотне Бондарчука «Красные колокола», о том, что удалось сэкономить почти полтора миллиона рублей.

Про Тарковского речи не шло. Хотя вряд ли могли быть сомнения, кого имел в виду глава Госкино, говоря, что «мы не можем быть снисходительными к тем, кто нарушает производственную и финансовую дисциплину из-за недостатков в организации творческо-производственного процесса и неудовлетворительной работы цехов технической базы, из-за бесхозяйственности и бесконтрольности». Это подтверждалось словами Сергея Герасимова о необходимости «нравственного порядка», так что опять они с Андреем оказывались в противоположных лагерях. Прочитав всё это, Тарковский написал[722]: «…И стало мне страшненько и ясно, что не будет для меня больше никакой возможности сделать то, что мне до́лжно ещё делать».

Среди прессы, которую Янковский привёз из Москвы, имелся и прошлогодний номер газеты «Кировец», содержащий интервью[723] с Маргаритой Тереховой. Существенная часть материала была посвящёна её участию в «Зеркале». Помимо прочего, актриса говорит: «К сожалению, за двадцать пять лет работы в кино этот режиссёр [Тарковский] поставил всего пять фильмов и дальнейшая его работа в кинематографе, наверное, приостановится, из чего следует, что в ближайшем будущем я не смогу сниматься в его картинах». У Тереховой было множество, в том числе и довольно высокопоставленных, поклонников. По всей видимости, кто-то из них высказал ей свои соображения по поводу судьбы Андрея. Интервью актрисы всегда отличались прямотой, граничащей с резкостью, что неоднократно играло с ней злую шутку. Прочитав эти слова, Тарковский возмутился, хотя, в сущности, думал так и сам.

Работа над «Ностальгией» близилась к концу, а оснований продлевать визу могло не возникнуть в самое ближайшее время. Отдельные дневниковые записи создают впечатление, что решение остаться принято ещё не было. Особо примечательна заметка от 24 февраля, из которой следует, будто супруги по-разному видели дальнейшее развитие событий: «Я стал говорить [жене] о возможном неприятном стечении обстоятельств, при котором следует искать возможности отсидеться [в Италии], переждать, если не сразу будет контракт. Лариса ужасно расстроилась, стала говорить о возвращении». Очередной парадокс: прежде она, напротив, лоббировала идею эмиграции и даже, напомним, пеняла мужу, что тот вернулся из Стокгольма весной 1981 года. Вероятно, теперь супруга режиссёра прочувствовала на себе ту дилемму, которая столько времени мучила Андрея: выбрать семью или свободу, надеясь со временем «вытащить» домочадцев? Впрочем, для Ларисы вопрос звучал похоже, но всё-таки иначе. Он был проще, поскольку в нём отсутствовала творческая составляющая, но он был и сложнее из-за материнских чувств.

Хотя нельзя исключать и то, что запись носит сугубо декоративный характер. Тарковский «обелял» жену, связывая принятие решения исключительно с собой, на тот случай, если его дневники будут приобщены к делу. На это словно намекает и следующее предложение: «А я просто хочу вычислить все возможности, даже очень неблагоприятные».

С одной стороны, режиссёр был уверен, что рано или поздно работа для него найдётся, но всё же «худший сценарий» пугал. После окончания контракта никто не станет и помогать с оплатой жилья. Купить собственную квартиру, тем более в центре Рима — а где ещё могло находиться помещение, которое Андрей назвал бы своим домом? — пока не было возможности. Тарковский видел лишь один вариант — временно поселиться в каком-то пригороде и подкопить денег. Часть имевшихся средств он собирался положить в банк. Расчёты показывали, что, по крайней мере, выжить удастся, но режиссёр продолжал паниковать. 25 февраля: «В Москве масса новостей. Арестовывают за какие-то провинности валютного характера. Сегодня статья в газете, где цитируется речь Андропова о том, что рабочие у нас слишком много получают. А специалисты — мало. Вывод напрашивается сам собой. Комитет превратится в Управление по делам кино Министерства культуры. А куда Ермаш? Демичев? Почему Сизов говорил, что фильм приедет смотреть Костиков? Почему именно Костиков?! Что это значит? Никто не хочет быть замешан в дело с „Ностальгией“? А Костикова заставляет Ермаш, как самого слабого в Комитете?» Следует отметить, что хаотичных, граничащих с эпатажем высказываний Андропов сделал немало, особенно на первых порах своей бытности генеральным секретарём. «Комитет» — это, в данном случае, Госкино. Будучи созданным в 1922 году, в подчинение министерства культуры он перешёл ещё в 1963-м. Никаких заметных реформ с ним не произойдёт вплоть до 1991-го. Пётр Демичев — министр культуры, а Пётр Костиков — уже знакомый нам заместитель Ермаша, участие которого в судьбе «Ностальгии» не значит решительно ничего.

27 февраля, очень коротко: «Ещё один тяжелейший день… Л. П.» Речь, конечно, о жене, Ларисе Павловне. А ведь на фоне этого происходит работа. 28-го уже готов «второй» вариант монтажа фильма. Всем нравится, а Тарковскому нет — «скучно и пусто». Вдобавок, чрезвычайно плохое самочувствие. 5 марта: «Опять приступ. Очень было плохо. Сейчас получше, но дико болят виски, голова. Нет, картину надо закончить обязательно. Если Бог даст… Случилось самое плохое, что могло случиться: всё выпотрошено, загажено и отравлено, остался один скелет, конструкция, которая никогда уже больше не одухотворится. И склеить ничего нельзя, всё уже изжито, исчерпано. Но не это страшно, а страшно, что испоганено». Фраза «всё уже изжито, исчерпано» представляет наибольший интерес. Как уже отмечалось, Тарковский неоднократно с удивлением писал и говорил в интервью о своём поразительном творческом опыте: после картины о собственном прошлом — фильма «Зеркало» — он снял произведение о своём будущем. Временной зазор между судьбою и её осмыслением в искусстве сошёл на нет как раз в процессе монтажа «Ностальгии». А конкретнее, художественная реальность совпала с бытием примерно 5 марта 1983 года, и это, без преувеличения, уникальный случай в истории искусства, когда мы можем говорить о конкретной дате.

Впрочем, по поводу «Зеркала» режиссёр не совсем прав. Да, все эпизоды картины имели место в его прошлом… кроме одного. Болезнь главного героя была вымыслом на этапе создания фильма, но здесь тоже притаилось будущее Тарковского.

Разумеется, Андрей вовсе не единственный художник, с кем собственное творчество проделывало подобные трюки. Более того, можно привести примеры и из числа авторов, имевших сходные обстоятельства судьбы. В первую очередь на ум приходит Владимир Набоков, предугадавший своё будущее в рассказе «Посещение музея», написанном в Париже в 1938-м, за три года до того, как писатель начал работать в музее сравнительной зоологии Гарвардского университета. А ведь это важная страница в его биографии: с упомянутым учреждением связаны семь лет жизни литератора. Стоит отметить, что у Набокова, как