Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

нарастало, поскольку становилось совершенно ясно, что никакие сцены в СССР сниматься уже не будут. 4 февраля режиссёру звонил Сизов и просил, чтобы тот приехал в Москву. Утверждалось, будто это нужно совсем ненадолго. Также глава студии настаивал, что отказом от московских эпизодов итальянцы нарушают договор. Сам факт того, что убеждать Тарковского стал директор «Мосфильма», а не Суриков и не Ермаш, говорил о многом. Утрачиваемый контакт с Андреем пытались наладить через человека, с которым у него были лучшие отношения. Отдельно режиссёр отметил в дневнике, что тот начал разговор с ним на «вы», а закончил на «ты». «Бедный Сизов!» — пишет он, понимая, что глава студии звонил ему вовсе не по собственной воле.

По слухам, которые поступали из посольства — в частности, от Владимира Жиляева, советника посла — вскоре директор «Мосфильма» должен будет приехать в Рим. Неужели его отправят исключительно ради встречи с режиссёром?

Формальным поводом для визита станет многострадальный итало-советский фильм Бондарчука «Красные колокола», судьба которого оказалась довольно печальной: сорванная премьера, малый интерес фестивалей, даже итальянских…

Как уже отмечалось, картина представляет собой дилогию, обе части которой были сняты по книгам американского журналиста-социалиста Джона Рида. В основу первой серии лёг текст «Восставшая Мексика», посвящённый событиям мексиканской революции 1910–1917 годов, тогда как вторая была снята по мировому бестселлеру «Десять дней, которые потрясли мир» — книге об Октябрьской революции в России. Принимая во внимание масштаб и амбициозность проекта, неудача с этой картиной была куда значительнее, чем с «Ватерлоо», поскольку стала в том числе и идеологическим поражением. Равно как и борьба советских чиновников за возвращение Тарковского тоже постепенно становилась вопросом скорее политическим, чем финансовым.

Постепенно приближался момент, когда нужно было что-то решать. Виза Андрея была действительна только до апреля, а Ларисы — вообще лишь до 18 февраля. Казалось, это станет ещё одним рычагом давления на режиссёра, впрочем, не самым существенным. При необходимости эти документы можно было продлить даже без личного визита. Обоим супругам их уже так пролонгировали.

Понимающая ситуацию и, в общем, заинтересованная, чтобы Тарковский остался в Италии, телекомпания «RAI» оказывала ему всестороннюю поддержку. В Москву от имени руководства направлялись спокойные депеши о том, что работа идёт по плану и в соответствии с договором, но приехать режиссёр никак не сможет, поскольку занят монтажом, однако двери римского офиса компании всегда открыты для советской делегации, которую в любой момент ждут с визитом для исключения взаимных претензий. В свете всего сказанного, короткая запись Тарковского 8 февраля: «Неужели…» — представляется едва ли знаком принятого решения.

Действительно, Сизов приехал в Рим 10 февраля. Его сопровождали Бондарчук и Анна Попова — редактор международного отдела «Мосфильма», которую Андрей недолюбливал. В те же дни прилетел и Пер Альмарк. Его присутствие, надо полагать, имело для режиссёра большое значение в смысле психологической поддержки.

Как ни удивительно, по прибытию директор студии Тарковскому не звонил. Дело принимало серьёзный оборот, потому начались скоординированные действия разных инстанций. Для начала режиссёра пригласили в посольство, где с ним беседовали Жиляев и Юрий Пахомов. Нужно сказать, что с первым у Андрея сложились товарищеские отношения, 12 февраля советник с женой даже приходили в гости к Тарковским на виа ди Монсеррато. Но убедить режиссёра приехать в Москву не удавалось ни в посольстве, ни в неформальной обстановке. Он легко парировал доводы чиновников. Тогда Андрею, наконец, позвонил подвыпивший Сизов и назначил встречу на 14 февраля.

В дневнике указано, что она состоялась в номере 701 некого «Jolly Hotel», где остановился директор «Мосфильма». На самом деле речь идёт всё о том же отеле «Леонардо да Винчи», который на этот раз Тарковский именует по малопримечательной, опускаемой прежде части названия. Подспудно режиссёр наверняка сопоставлял число 701 с номером 511, столько раз принимавшим его самого.

Это напоминает историю Федерико Феллини, с которым накрепко связана комната 315 гранд-отеля в его родном Римини. В детстве итальянский режиссёр прибегал сюда, чтобы пофантазировать о приезжих и помечтать о сладкой жизни, полной роскоши. Позже, став всемирно известным, он всегда останавливался вместе с женой в упомянутом номере. Интересно, что любимой цифрой Тарковского была семёрка — то есть сумма цифр его номера 511, а Феллини — девятка.

Разговор с Сизовым был трудным и продлился почти три часа. Глава «Мосфильма» отводил взгляд, рассуждал сурово. Очевидно, в Москве ему ставили на вид близкие отношения с Андреем, объясняли, что он должен повлиять… На вопрос о том, почему режиссёр не приезжал снимать в СССР, Тарковский ответил, что возникли задержки, а оператору нужно было уходить на новую картину. Действительно, 1982 год выдался, пожалуй, одним из самых напряжённых[709] для Джузеппе Ланчи. Хотя, конечно, ясно, что он не оставил бы «Ностальгию» ни при каких обстоятельствах. Самая заметная работа Ланчи, снятая в то же время — «Глаза, рот» (1982) Марко Беллоккьо.

По воспоминаниям самого Тарковского, Сизов спросил: «Что же с фильмом теперь будет без Советского Союза?» Режиссёр ответил: «Ничего страшного», — имея в виду, что «русские» эпизоды были прекрасно сняты в Отриколи. Однако в вопросе, если он, действительно, прозвучал в такой формулировке, читается куда более глубинный подтекст.

Андрей пообещал закончить картину в мае. Далее, из дневника: «Рассказываю, что в Венеции на фестивале беседовал с Ермашом насчет вычитанной из газет истории человека, запершегося со своей семьей в доме и ожидавшего Конца Света. „Боюсь только, что может не понравиться итальянцам“. Ермаш выражает одобрение: „Ничего, ничего, давай“. Рассказываю Сизову сценарий. Ему нравится. (Но он ничего не знает о том, что Горчаков поэт и пишет оперное либретто о жизни Березовского. Березовский же был крепостным. Не знает он и о том, что Горчаков умирает)». Приведённый пересказ беседы точно иллюстрируют положение Тарковского, перманентно находящегося на перекрестье интересов разных сторон. Итальянцам на самом деле могла не понравиться линия Доменико, напоминавшая о спорных медицинских реформах. Ермаш же с энтузиазмом отреагировал на педалирование соринки в чужом глазу. Вообще, упомянутое одобрение сюжета «Ностальгии» главой Госкино режиссёр будет вспоминать часто, словно закрывая глаза на то, что он о многом в своём пересказе умолчал. До поры Тарковский старательно вымарывал любые упоминания о Березовском из своих интервью, которые могли прочитать в Москве. И, безусловно, это было здраво.

История про «международный проект» русского поэта — подчеркнём, что даже в январе 1983 года Тарковский называет героя поэтом-либреттистом, хотя в картине будет звучать слово «писатель» — безусловно, могла импонировать советской стороне, но не в том трагическом виде, в каком она воплотилась в