История села Мотовилово. Тетрадь 17 (1932-1934 гг.) - Иван Васильевич Шмелев

— Так вот и справляюсь! — с деловитостью в словах ответил он. — По силе возможности по моей воле. Да и голова-то пока меня не подводила! — самоуверенно утверждал он.

— Нет, разбираться в таких сложных и тонких делах нужна не простая голова, а со смыслом! — продолжал удивляться колхозник.

— И больно тонка и путана паутина, а паук в ней свободно разбирается! Так же и я в бухгалтерских делах кое-что, да кумекаю! — торжествовал Оглоблин. — А главное в нашем деле регулярно вести запись дел! — с намёком на вульгарность, улыбаясь, заметил Оглоблин, не чуя того, что зимовавший в помещении конторы комар, присев ему на лоб, выбирал место, где бы поудобнее впиться в его кожу.

Колхозник по наивности своей, размахнувшись, шлепком ладони раздавил этого комара.

— Эх, как ты меня напугал. Я инда вздрогнул, — незлобливо заметил, усмехнувшись, Оглоблин.

Иногда он целыми уповодами перебирал шашки на счётах, передвигая их то влево, то вправо. Шашки с трудом повиновались усилиям Кузьмы, туго передвигались по заржавленным проволокам. И чтобы передвинуть одну нужную ему шашку, он брался за неё обеими руками и, наморщив лоб, сдвигал её на нужное место. Однажды, в буйном припадке досады и зла (у него при подсчёте общего числа трудодней, выработанных всеми колхозниками за год, получался разный результат), он грохнул этими счётами об пол так, что все счёты распались на части. «Этим счётам, наверно, сто лет в обед! Они колхозу достались от Петруни, который ещё в далёкой давности имел бакалейную лавку. Их бы давно надо разбить!» — в шутейной форме оправдался Оглоблин перед главбухом, который намеревался поругать Кузьму за такое нерадивое отношение к казённым вещам. Сверяющимся колхозникам о количестве заработанных ими трудоднях Оглоблин, обычно употребляя свою поговорку «взять в среднем», говорил примерно так: «У тебя, Иван Петрович, если взять в среднем, выработано примерно шестьдесят восемь трудодней!»

В колхозной канцелярии было шесть столов, один из которых принадлежал председателю Федосееву, другой — главбуху Лобанову, третий — счетоводу Оглоблину, четвёртый — кассиру, пятый пустовал, за него садились кому нужно из посетителей, на нём писались сводки и разного рода донесения и заявления. Шестой же стол бездейственно валялся в углу за печкой кверху ножками с самого начала организации колхоза. С ним произошла следующая история. Он был отобран вместе с другой мебелью и разным барахлом у кулака Лабина В.Г. в момент раскулачивания. В горячей перепалке с сыном Василия Федькой активист Грепа тянул этот стол к себе, а Федька не отдавал. В результате у стола была сломана одна ножка, и Федька, видя непригодность поломанного стола, с силой оттолкнул от себя вместе со столом Грепу. Обрадованный таким сравнительно тихим исходом дела, Грепа со столом и ножкой от него, пошёл во вновь открытую колхозную канцелярию в каменном доме, отобранном у бывшего торговца бакалейными товарами Вахнина И.В. Так как стол о трёх ногах нельзя было поставить для дела, его бросили в угол за печку, где он преспокойненько и полёживал до сих пор вверх тормашками, протянув свои три уцелевшие ножки к потолку, как бы высказывая своё недовольство, что он обречён судьбой, что не пришлось ему вместе с собратьями послужить колхозному делу.

По должности бригадира Оглоблин выполнял свои функции в следующем виде. Наряжал людей на работу, хотя колхозники и без его наряда на работу сами рвались. В конце каждого месяца в личных счетах против фамилий колхозников своей бригады он ставил количество выработанных ими трудодней, причём не забывал проставлять и себе за бригадирство ежемесячно 30 т/дн. Оглоблин, болея душой о том, как работает его бригада в поле, частенько, особенно в дни сенокоса и уборочной кампании, выходил в поле. Он с доверием относился к своей заместительнице по руководству бригадой колхознице Марье, которая, работая вместе с остальными колхозницами, под исход рабочего дня измерив лаптями свою тень: семь лаптей — домой, должна переписать на лоскутке бумажки всех работающих и смерить шагами площадь сжатой ржи, и такое сведение вечером подать Оглоблину, как бригадиру. Иногда, заленившись пойти в поле, он залезал на крышу своего дома и оттуда по пальцам считал людей, работающих на участке его бригады, благо изба его стояла невдалеке от края села, и крыша была сравнительно высокой. Работающих в поле баб и девок Кузьма издали узнавал по расцветке платков и сарафанов: «Вон моя заместительница Марья, вон моя Татьяна, а вон и Дунька Захарова в кубовом сарафане!» — мысленно перечислял он колхозниц, занятых делом в поле. Довольный активной работой своей бригады, мысленно повторив лозунг «Кто не работает — тот не ест!», он с весёлым настроением слезал с крыши и принимался за обед, благо который продолжался недолго, потому что приготовленную Татьяной пищу для семьи на весь день, его досужие прожорливые ребятишки почти всю съели ещё до обеденной поры. После обеда, поотдохнув в лежачем положении на кровати, где вместо постели одно провонявшее детской мочой тряпьё, Кузьма шёл в контору. После обеда, как это принято у людей, каждый из работников конторы, перед тем, как приступить к своему делу, делится с сослуживцами, что ел на обеде. После всех доложил о своём обеде и Кузьма.

— А моим зубам и желудку легко, есть-то было почти нечего: всё ребятишки-голопузики подмели! Так что у меня частенько бывает на завтрак Татьяна в постели, на обед — то же, и на сон грядущий — она же! — с добродушной улыбкой шутливо объяснялся Кузьма о своём скудном питании и всегдашнем аппетите на Татьяну.

Иногда в поле под конец рабочего дня Кузьме самому приходилось переписывать работающих колхозников.

— Дядя Кузьма, ты меня записал? — спросила его Дуня, уходя из поля вместе с подругами.

— Записал, записал, можешь идти домой! — с лёгкостью ответил Кузьма.

— Это чья такая статная девка? — спросил он Марью, шагами измеряющую сжатую площадь.

— Как чья? Ты же ей сказал, что записал, значит фамилию её не знаешь?

— Вот именно, что не знаю, я это сказал ей второпях, заглядевшись, залюбовался на её прелестную красоту! И кому только, не знай, она достанется!

— Так запиши: это Дуня Булатова, а теперь её фамилия Куварзина!

Должность же колхозного пчеловода в начале организации колхоза Оглоблин исполнял по совместительству, потому что это дело