Последняя роза Шанхая - Виена Дэй Рэндел

Перед глазами возник образ Лии, ее окровавленного, безжизненного тела, и он заплакал. Он никогда не рассказывал Мириам, как умерла Лия, и молча оплакивал ее вместе со своими родителями. Эрнест был полон решимости уберечь Мириам от любого зла в этом мире, потому что у Мириам, его невинной, мягкой сестры – книголюба, должна была быть жизнь, полная радости и справедливости. Но что он наделал? Если что-то случилось с Мириам, если ее избили, или похитили, или изнасиловали, или убили, как Лию, он никогда не смог бы себе этого простить.

– Эрнест.

Он резко вздернул голову. Перед ним словно во сне стояла Мириам, обхватив себя за плечи и прикрывая руками свою обнаженную грудь. На ней не было ни юбки, ни обуви, только нижнее белье. Кровь текла из ее носа.

– Мириам! Слава богу! Ты здесь! Где ты была? Что случилось? – Он бросился к ней.

Ее огромные глаза наполнились слезами.

– Какой-то головорез отобрал мои вещи, Эрнест. У него был нож.

– Боже милостивый. – Он заключил ее в свои объятия. – О, боже. Я думал, что потерял тебя. Я думал… Я так беспокоился. Я же говорил тебе не выходить из дома. Говорил же.

– Прости меня. – Мириам зарыдала, положив голову ему на плечо. – Я хотела найти работу, как и ты. Почему я не могу быть такой, как ты? Но никто не хотел меня нанимать. Люди плохо ко мне относятся. Я пыталась. Я так старалась. Я так напугана. Я не знаю, что делать.

– Теперь все хорошо. Я тут, Мириам. Я рядом. Я придумаю что-нибудь, чем бы ты могла заняться, хорошо? Я найду для тебя школу.

Ее глаза расширились.

– Здесь есть еврейская школа, Эрнест. Я проходила мимо нее. Ты запишешь меня туда?

Он снял с себя рубашку и обернул ее вокруг сестры. Он прижал Мириам к своему сердцу, чтобы никогда не забыть, как она дорога ему. Благодарность и облегчение снова вызвали у него слезы.

– Я так и сделаю. Я сделаю для тебя все, что угодно.

* * *

На следующий день после работы он отвел Мириам в шанхайскую школу Еврейской молодежной Ассоциации. Основанная сэром Горацием Кадури, богатым евреем из Шанхая, школа располагалась на западе, в конце Бабблинг-Уэлл-роуд, в нескольких милях от того места, где он жил. Это было одноэтажное здание с внутренним двором, окруженным высокой кирпичной стеной. В школе преподавали с первого по восьмой класс, включая уроки религии, музыки, китайского и английского языков. Мириам недостаточно хорошо владела английским, поэтому ее должны были зачислить в шестой класс. Но поскольку весенний семестр почти закончился, ей нужно было подождать, чтобы быть зачисленной на занятия осенью. Для приема в школу необходимо было оплатить регистрационный взнос, затем вносить ежемесячную плату в размере пяти американских долларов и платить принимающей семье, которую находила школа, потому что детям было слишком опасно добираться до школы самим. Все это выливалось в двадцать американских долларов. Учитывая растущую инфляцию и колебания обменного курса между национальной валютой и американскими долларами, Эрнест подсчитал, что это будет эквивалентно шестистам китайским фаби.

Ему повезло, так как после всех этих месяцев работы он как раз накопил эту сумму.

Глава 19

Айи

Спустя несколько недель после разговора со своим братом я отправилась в отель Сассуна. К своему облегчению, на этот раз я не столкнулась в ярко освещенном вестибюле с враждебно настроенными иностранцами.

Я сразу заметила Эмили Хан с ее темной помадой и выразительными бровями, расположившуюся на бордовом кресле «Честерфильд» возле «Джаз-бара». Она склонилась над своим блокнотом и что-то быстро в него записывала.

Эмили, репортер родом из Сент-Луиса, опубликовала много очерков о китайцах в американском еженедельнике «Нью-Йоркер», проливающих свет на Китай, незнакомую для многих американцев страну. Она была единственной известной мне иностранной журналисткой, которая сумела создать свою литературную репутацию среди состоятельных – и консервативных – китайских филологов, таких как Синмэй, и стала популярным эссеистом, написав познавательные статьи о жизни американки в Шанхае для многих зарубежных изданий. Она делала репортажи в Нанкине о тамошней резне, а также писала книгу о сестрах Сун.

Согласно традиционным предпочтениям китайцев, Эмили не была красивой: ее лицо было слишком круглым, профиль довольно резким, и она была весьма высокой и полной. Пэйю прозвала ее «Большой задницей». В ней не было той напускной скромности, которой учили шанхайских девушек. О ее распутстве, как отмечали многие, ходили легенды – сначала Сассун, потом Синмэй. И если я, по мнению Пэйю, была старой в двадцать лет, то Эмили была древней старухой в свои тридцать пять.

Но мне было все равно, что другие говорили об Эмили. Я надеялась, что она могла бы стать моим союзником или другом – мне бы хотелось иметь друга, потому что с тех пор, как Эйлин уехала в Гонконг, я была очень одинока. Когда я увидела Эмили в литературном салоне Синмэйя шесть месяцев назад, я попыталась подружиться с ней, представив ей свою портниху. Но Эмили, рассказывая о написании биографии о мадам Сун и ее сестрах, выглядела раздраженной. Она выпустила струю дыма мне в лицо, высмеяла меня, назвав безмозглой и скучной девчонкой, и прогнала прочь.

Я еще не была готова ее простить, поэтому в ожидании подходящего момента остановилась на приличном расстоянии от кресла, в котором она сидела. И тут внезапно она бросила ручку. Ее плечи задрожали, и у нее вырвалось рыдание.

Писатели, они были как маленькие дети. Они нуждались в долгих часах творческого забытья, постоянно ныли и закатывали истерики, но их также нужно было время от времени обнимать.

Я вытащила из сумочки носовой платок и протянула ей.

Она подняла голову. Ее темные глаза были большими и мокрыми от слез, а лицо мертвенно-бледным, как у Синмэя. Они оба были наркоманами.

– Что ты здесь делаешь, малышка? – Она взяла протянутый платок, приложила к носу и громко высморкалась.

Вот насколько мы отличались: американские женщины высмаркивали носы, словно в трубу дули, в то время как шанхайских девушек, вроде меня, учили сводить это к едва слышному звуку. И было довольно унизительно слышать обращение «малышка» в таком нелестном тоне. Но я нуждалась в помощи.

– Что-то случилось? – спросила я.

– А тебе-то что за дело?

Все та же высокомерная, плаксивая Эмили, но судя по всем ее статьям, что я прочитала, я знала, что она также может быть довольно проницательной. Мне нужно было потерпеть ее.

– Ну, если у вас есть время, я бы хотела рассказать вам кое-то, заслуживающее внимания. Я