Заманчивая мишень - Уилл Мюррей

Дверь захлопнулась.

Завотделом неторопливо заговорил:

- Пепси, я наверняка потом пожалею, но договоримся так: ты уволена. Официально.

- Черт!

- Неофициально, если хочешь раскручивать этот свой бредовый материал, раскручивай. Но я не даю тебе такого задания. И ничего об этом не знаю. И не желаю слышать, если ты не найдешь чего-то посущественнее. Если найдешь и это окажется весьма значительным, то даже президент компании примет тебя обратно с распростертыми объятиями.

- Если больше никто из репортеров не станет заниматься аспектом Освальда, то договорились.

- Пепси, это строго между нами. Я забуду об этом, едва ты выйдешь на улицу.

- Мне потребуется мини-камера, - отозвалась девушка.

- Я отправлю ее тебе на квартиру с посыльным. Но оператора у тебя не будет.

- Ничего. Я заставлю работать с ней своего ассасинолога. Надо только знать, куда ее наводить. Это все равно что вести машину.

- Я прощаюсь с тобой. Пепси. Разве только ты совершишь чудо.

- Совершу, не беспокойся.

Глава 17

Римо и Чиун, сидя на ковре в номере отеля "Уотергейт", ели из картонных коробок купленный навынос рис и тихонько беседовали. Сундуки Чиуна покоились на большой кровати.

- Папочка, - протянул Уильямс, - я больше не хочу быть ассасином.

- Почему? - негромко спросил кореец.

- "Ассасин" в этой стране бранное слово.

- В этой стране не умеющая петь певица-блондинка получает громадные деньги только за то, что устраивает из себя публичное зрелище. Так что ничего удивительного тут нет.

- Я бы заплатил Медузе, чтобы она не публиковала книги с фотографиями, на которых запечатлена обнаженной, - согласился Римо.

- Ты ассасин, - отрезал Чиун. - И дело не только в том, что ты делаешь, пусть и неуклюже, это - твоя сущность. Ты не можешь перестать быть ассасином, как не можешь перестать правильно дышать.

- А до Рождества остается неделя. Для меня это всегда печальное время года.

- Мы не празднуем Рождество, - фыркнул мастер Синанджу.

- Знаю.

- Рождество - языческий праздник, его ввели римляне и еще больше испортили последователи Назареянина, которые погубили Древний Рим. Точно так же они погубят этот новый Рим, именуемый Америкой.

- Я уже тысячу раз слышал это, - устало произнес Римо. - Дом Синанджу отмечает вместо Рождества праздник Свиньи.

Чиун скривился.

- Он не так называется! Это твое грубое название прекрасного дня, когда любезные, милые люди делают небольшие подношения тем, кто делился с ними мудростью.

- Рождество мне нравится больше, - сухо отозвался Уильямс. - Тут все делают друг другу подарки.

- Фу! Что хорошего, когда подарки делаются вынужденно? Подарок должен подноситься в знак признательности, а не потому, что от тебя ждут ответного подарка. Иначе подарки получат даже недостойные, а дарящий и принимающий, таким образом, участвуют в спектакле обоюдной жадности, корыстолюбия и неблагодарности.

- Хорошее описание Рождества в наши дни, - пробурчал Римо. - Но в детстве я всегда с нетерпением ждал этого праздника... - у него перехватило горло - ...мечтал иногда, что на Рождество ко мне приедут родители, и все переменится.

- Все переменилось, сынок, - произнес вдруг Чиун ласковым голосом. - У тебя есть отец. Я.

- У меня где-то есть другой отец, - печально ответил ученик. - Я должен его найти.

- Если хочешь отблагодарить меня за все, что я даровал тебе, Римо Уильямс, то не ищи.

Серьезный тон Чиуна заставил ученика взглянуть на мастера Синанджу с недоверием.

- Почему ты так не хочешь, чтобы я нашел своего отца?

- Это только принесет тебе несчастье.

Из кармана серого костюма, надетого по указанию Смита, Уильямс достал свернутый лист с карандашным наброском. Развернул его. На нем была изображена молодая женщина с печальными глазами и длинными темными волосами. Лицо это изобразил полицейский художник по указке Римо. Оно обладало полным сходством с лицом той женщины-призрака, что явилась ему у его могилы.

- Я даже не знаю ее имени, - негромко произнес он. - Она моя мать, а я даже не знаю ее имени!

- Она не твоя мать! - выпалил Чиун.

Ученик поднял взгляд.

- Раньше ты говорил другое.

- Не хотел тебя расстраивать, - уклончиво ответил учитель. - А теперь видеть не могу, как ты скорбишь над плодами собственного воображения. И не желаю скрывать от тебя правду.

- По-моему, тебе меньше всего хочется, чтобы узнал правду, - хмыкнул Римо. - Хорошо бы узнать почему.

Зазвонил телефон.

- Должно быть, Смит. - Уильямс встал, чтобы снять трубку.

Едва он сказал "Алло", как послышался негромки кислый голос:

- Никаких фамилий. Ты знаешь, кто это. Встретимся в логичном месте через двадцать минут.

Не успел Римо произнести "Что?", как связь прервалась.

- Черт! - ругнулся он, швырнув трубку.

- Что случилось? - поинтересовался Чиун.

- Смитти звонил. Доосторожничался до того, что велел встретиться с ним в логичном месте. И оборвал разговор, не дав мне спросить, что это за логичное место.

- Логичное место это логичное место, - вкрадчиво произнес кореец.

- Как это? - вспылил Римо.

- Логичное потому что очевидное.

- Потому что не обладаешь логичным разумом.

- А ты обладаешь?

- Дай мне путеводитель по достопримечательностям этих современных Афин.

Уильямс схватил со стола толстый справочник, положил у обутых в сандалии ног Чиуна и тут же уселся напротив него в позе лотоса.

- Посмотрю, как ты найдешь там логичное место.

Мастер Синанджу нахмурился и молитвенно сложил пальцы с длинными ногтями. Закрыл глаза. Ногти его соприкасались, ладони нет. Казалось, он общается со своими предками.

Внезапно глаза корейца раскрылись, руки, словно бы двигаясь по собственной воле, наугад распахнули книгу. Он опустил взгляд. Его расширенные карие глаза забегали по открытым страницам.

- Ну и что? - полюбопытствовал Римо.

Мастер Синанджу неожиданно захлопнул книгу.

- Доедай свой рис, - сказал он. - Меньше чем через двадцать минут мы должны встретиться с нашим императором в логичном и очевидном месте.

Отправив палочками последние рисинки в рот, Римо пробормотал:

- Посмотрим.

Десять минут спустя Уильямс стоял рядом с мастером Синанджу у входа в отель, швейцар жестами подзывал такси. Одна машина тут же подъехала.

Римо распахнул дверцу и усадил мастера Синанджу. Обошел машину и сел с другой стороны, Чиун тем временем уже сказал водителю, куда ехать.

- Не посвятишь ли меня в свой секрет? - спросил Римо, когда машина понеслась сквозь предвечерние сумерки.

- Если ты обладаешь столь же логичным разумом, как и я, говорить тебе, куда мы едем, незачем.

- Разум у меня логичный, - настаивал Уильямс.

- Нет. Его привлекает только очевидное, но не логичное.

- Посигналь, - попросил водителя Римо, внимание которого внезапно отвлек бюст проходившей мимо длинноногой брюнетки.

Чиун молча расправил полы кимоно. Некоторые истины столь очевидны, что не нуждаются в повторении.

Когда такси остановилось у внушительного каменного замка в парке Молл в центре Вашингтона, Уильямс спросил:

- Где мы?

- В логичном месте, - ответил мастер Синанджу, направляясь к большим входным дверям.

Римо последовал за ним. Взгляд его обратился к надписи, выдолбленной в стене над входом.

Она гласила: "Смитсоновский институт".

- А-а, - протянул Римо.

- Разве это не логично и не очевидно? - спросил Чиун.

- Пожалуй, - с сомнением кивнул ученик. - Гораздо логичнее было бы сказать, где встречаться. Это ведь общественное место.

- Так было бы чересчур очевидно, - отозвался кореец. Он шел вперед, глубоко засунув руки в рукава кимоно.

- Знаешь, - проговорил Римо, когда они вошли в просторный зал музея, я думал, что много лет назад отучил Смитти от всей этой сверхсекретности.

- Хороший император хранит свои секреты. Как и хороший ассасин.

- Молчал бы уж лучше: столько выболтать Пепси Доббинс!

- Я просто говорил правду. Если бы побольше черни знало, что мы стоим рядом со Смитом, а Смит за Президентом-марионеткой, никто из соперничающих ассасинов не посмел бы угрожать ни тому, ни другому.

- Только не в этой стране. У нас больше психов, чем в Иране и Ливане вместе взятых, и каждый из них норовит убить Президента.

Мастер Синанджу посмотрел в одну сторону, затем в другую.

- Каким путем нам идти?

- Логичным.

Чиун сморщился.

- Логичного пути здесь нет.

- Может, есть очевидный? - съязвил Римо, довольный тем, что наконец одержал верх.

В конце концов они разошлись: Римо пошел в одну сторону, Чиун - в другую.

Уильямс оказался в отделе, где хранились некоторые вещи, запомнившиеся зрителям популярных телепередач. Он невольно задумался: а что скажут потомки о конце двадцатого века, если к кожаному пиджаку артиста-комика в это время относятся не менее трепетно, чем к "Духу Сент-Луиса" или Геттисбергской речи.