Дневники. 1946-1947 - Михаил Михайлович Пришвин

Конец «Падуна» - это гармония природы, созданная человеком, победа творческой воли над силой - насилием.

20 Марта. Какой денек вчера просверкал! Как будто красавица пришла «ослепительная». Мы притихли, умалились и, прищурив глаза в поле, смотрели себе под ноги. Только в овраге в тени деревьев осмелились поднять глаза на все белое в голубых тенях.

Обе наши хозяйки, Ольга Ильинична и Елена Васильевна, очень ладно живут, потому что Ел. Вас. женственная, уступает, а О. И. настойчива и требовательна. Давно, давно пора эти силы Мужчины и Женщины понимать без помощи анатомии.

Ночь была звездная, и день пришел пасмурный - и славу Богу, а то со сверкающим мартовским днем не справишься, и не ты, а он делается твоим хозяином.

Книга «Падун» просветляется в трех частях: 1) Вступительная часть (написана). 2) Перековка человека. 3) Весна и вода.

Видится ясно и центральная идея: это аскетическое «Надо» как сила всего собранного человека.

Столько горя в людях теперь! Мы близки к радости конца: пусть даже скорей будет война, пусть даже атомная бомба - лишь бы конец. Это нам высказала вчера простая женщина, убиравшая ванну, и не только это, а и рассудила даже и для чего это все: для общего хозяйства на всей земле, и что если будет общее хозяйство, то не будет и войны.

90

Светлые окошечки в темных елках то и дело закрываются и опять открываются перелетающими с сучка на сучок, с ветки на ветку весенними перелетными птичками.

Вчера был день, когда зима прощалась с весной. Сегодня взялась за свое дело весна, весь день летел снег, и вместе с тем теплело и на ночь осталось выше нуля.

Под вечер мы гуляли с Лялей в лесу. - Не могу как-то, Ляля, переварить в себе, что ты была невестой монаха и женою Вознесенского и Лебедева. Не помню, в который раз она мне рассказала свою любовную историю. Как она убежала от Вознесенского («профессорша»). И как Олег, не понимающий жизни идеалист, вовлек ее в свои мечты и ничего не сознавая бросил ее одну в жизненную борьбу. Потом умер Вознесенский, и Лебедев открыл кампанию за ее руку. Видимо, он был в безумном половом угаре и на время удовлетворил себя с какой-то особой. Тут-то Ляля вдруг согласилась выйти за него. И когда вышла, он не мог ей дать ничего, кроме чувственности. - Вчера, - сказала Ляля, - был такой прекрасный день, сегодня ненастье. Жизнь моя прошла, как сплошное ненастье. - Ну, а как же теперь-то, со мной? - Ах, с тобой, ну, с тобой - какой тут может быть разговор... - Милая, - ответил я, - ты и на жизнь смотришь неправильно, как на природу. Сколько нужно пережить природе ненастья, прежде чем ей удастся создать, с нашей точки зрения, праздничный день. Надо научиться в ненастьях видеть грядущий праздничный день.

Беседа с аспирантом-геоботаником, недавно принятым в партию.

- Ирина, - спросил я, вы читали Евангелие? - Никогда. - А мать ваша? - Думаю, и мать не читала. - Но как же вы обходились: сколько знаете теорий, и логий, и разных «измов», но почему же у вас не шевельнулся ни разу интерес к теории любви? - В комсомоле это было трудно, на войне невозможно. И так выросло целое поколение. -Неужели мать вам не объясняла, что значит: люби ближнего как самого себя? Нет, не объясняла, но сама любовь у нас была. - Любовь

91

для своего обихода - так и курица любит. - А для чего же еще? - Для понимания того, чему вы служите. Если бы вы знали, например, что нравственный смысл партии, которой вы служите, есть любовь к ближнему. - А какая же может быть еще любовь? - Еще к Отцу нашему небесному, или как у Ницше говорится, любовь к Дальнему.

Так я говорил, а она слушала, и слова мои падали, как семена. -Неужели и этого не знаете, - спросил я, - что однажды вышел сеятель сеять и одно семя попало на добрую землю... Никогда не слыхали?

- Нет, не слыхала, ну и что же дальше? Тоже о любви?

- И какой еще любви! той самой любви, в которой многие падают и называют ее унизительною животною страстью. Царь же Соломон эту самую любовь вознес до небес и показал нам, что если захочет человек, то эта животная страсть сделается священной.

Возможный ответ Ирины: - Но если люди мучают друг друга и убивают, в конце концов, для дела любви, то зачем же им об этом говорить: они должны убивать, а мы им будем говорить о любви. Они перестанут тогда убивать и мучить?

- Нет, они не будут напрасно мучить и убивать, а только во имя любви. И такая борьба во имя любви называется правдой.

Увы, об этом чем-то никому сказать нельзя: это только для себя, и если все-таки скажешь, слова твои будут падать на землю камнями.

21 Марта. Всю ночь бушевал ветер, и слышно было в доме, как вода капала. И утром не пришел мороз: то солнце выглянет, то сомкнутся тучи и тряхнет крупой, как из мешка. И так быстро мчатся облака, и так зябко белым березкам, так они качаются.

Мышь скреблась. Достали Дымку - кота. Выдвинули все ящики. Заперли кошку и ушли. Через час приходим, видим на полу пятнышко, Дымка то полижет его, то ляжет 92

на него спиной, а пузом вверх. Сразу все поняли. И после этого мышь замолчала.

После обеда взялось солнце, и ветер постепенно стих, так опять мы провели [день]в лесу на мартовском пиру света. Ляля неузнаваема: никакой суеты и вся сосредоточена на себе: лечится чуть ни в первый раз в жизни, лечится, потому что это идет у нее за дело.

Луна взошла поздно, и лунный свет на снегу, остекленевшем от наста, давал отражения, похожие на морские.

22 Марта. С утра валил весь день неуемный снег. Из Москвы приезжал Павлик, муж Вали Майоровой, она продала в Переславле свой дом-развалюшку за 43 тыс.! и теперь переезжает под Москву. Он лейтенант и очень серый, хотя и член партии. Мне хотелось завести с ним умный политический разговор, и я ему сказал кое-что о Черчилле, кое-что о наших бедных русских людях и о страхе перед атомной бомбой. Собрав все усилия, чтобы сказать от себя что-нибудь умное,