Фабрика поломанных игрушек - Гера Фотич

в силах уйти от рабочих дум, он молчаливо обходил комнаты дома. Заглядывал то в одну, то в другую. Кое-где останавливался, садился и представлял, как могли расти его дети. Как бы он качал коляску, учил малыша ходить, школьницу – делать уроки, что-то подсказать и студенту. Постепенно настолько сроднился с фантазиями, что казалось, всё это у него уже было, всё это пережил, перестрадал, а теперь дети повзрослели – выпорхнули из гнезда. А то, что не пишут и не приезжают, – так это занятость по работе, дела семейные. Он ведь тоже своих родителей не особо новостями баловал.

Деревенские соседи советовали комнаты на лето сдавать. Да как же он их сдаст, если там дети живут? В любой момент могут приехать. Да и неудобно сотруднику милиции нетрудовой доход получать. Виктор Иванович пользовался центральным входом. Дверь не запирал. Красть в доме было нечего. Телевизор – сломан, а стиральная машина и холодильник ещё от родителей остались, хотя звенели и гремели внутренностями, но работали.

К тому же сосед Прохор из своего дома приглядывал. Окно его кухни как раз выходило на крыльцо Червонцева. И каждый день ровно в семь утра тот сидел за столом, завтракал, смотрел, как Виктор Иванович выходит, машет ему рукой, кивал в ответ.

Прохору было за семьдесят, тоже жил один. Когда-то Виктор Иванович сильно ему помог, вызволив из тюрьмы, куда того упрятал участковый, обвинив в убийстве жены. Не поверил, что женщина упала с лестницы, знал о частых ссорах и оформил бедолагу в кутузку.

С тех пор Прохор уважал Червонцева и всячески угождал. Зимой – печку протапливал, когда хозяин долго отсутствовал, мог воды принести или в магазин сходить. Летом приглашал к себе на участок свежих овощей поесть и ягод. Червонцев удивлялся беспорядку в чужом саду – растения жили сами по себе, никто их в росте не ограничивал, штакетником не огораживал.

– Смотри, какое болото ты развёл, – укорял Червонцев, – тропинок уже не видно. Была бы жена жива – не позволила.

Прохор усмехался:

– Женщины – они практичные, а природу чуять надо! В этой неухоженности черта народная, мужицкая – жалость. Сострадание, значит. Сначала вроде как планы выстраиваем – где деревья фруктовые, где крыжовник или смородину посадить. Огораживаем веревками или колышками. Но вот пробьется через год из земли на тропинку росток малины или ежевики, расцветет, готовый летом плодоносить. Как же можно срубить такую красоту. Не виноват же он, что вылез за изгородь! Жалко мне – и оставляю, обхожу в аккурат. А за первым ростком и второй тянется, третий. Через пяток лет, глядь – внутри изгороди и нет ничего – все кусты перебрались на новые места. За ними и сливы ищут себе подходящее пристанище! За год превращаются в маленькие деревца, начинают плодоносить.

Вот и кажется чужаку, что участок зарос, а хозяин помнит каждый кустик, каждое деревце. Как пробивались, откуда тянулись. И продолжает жалеть, растить, точно деточек малых, утаптывая новые тропки в обход растений. То женщинам – не понять. Они только рожать мастерицы, а растить – то наше дело, мужское!..

Усмехался Червонцев на оправдание соседа, но не спорил – собственного сада не имел, никого не растил. Сердцем чувствовал – прав сосед, растить детей дело мужское, и от этого понимания накатывала горечь за собственную бездетность.

Выпив кефира с булкой, Виктор Иванович лёг на диван. Взял папиросы, закурил. Пуская дым в потолок, снова стал перебирать в памяти всё, что было наработано по маньяку за последнее время. Он уже столько знал о девочках, что они казались родными. Точно видел их раньше, общался с ними.

Ирочка Букина двенадцати лет была первой жертвой маньяка. Хорошая домашняя девочка, читала книги о животных, помогала по дому. Любила мыть посуду. Вытирала её до блеска – можно было отражение своё увидеть в глянце. Червонцев посмотрел на стопку грязной посуды у раковины. Представил девочку, засучившую рукава домашнего халатика. Вот она, милая, повязала цветастый передник и обернулась. Он задорно кивнул ей, весело порхнул бровями. Светлое худенькое личико ребёнка засветилось в ответ улыбкой, слегка кривой от смущения – спереди внизу во рту ещё не вырос последний зуб. Старый резец держался долго – пришлось вырвать. Но через секунду она уже забыла о неприятности и конфузе, что-то весело напевая, пустила струю воды в раковину, радостно взялась за дело…

Её обнаружили зимой сотрудники лесопарка, обходя свою территорию. Ирочка лежала лицом в замерзшей луже. Точно увидела что-то в её глубине. Эксперт определил время смерти – осень. Причину установить не удалось, признаков насилия не было, решили, что заблудилась, выбилась из сил, уснула, получила переохлаждение.

Была она очень самостоятельной – ушла гулять и пропала. Родители всполошились в тот же день, написали заявление в милицию. Но его долго не регистрировали, говорили, что девочка, верно, у подружки заночевала. Погостит и вернётся… Не вернулась.

Начались поиски, опросы свидетелей, учеников, но никто ничего рассказать толком не смог. Уголовное дело прекратили и сдали в архив.

Пришла весна. На деревьях распустились листочки, запели птички в скверах. Народ потянулся на свежий воздух к природе. Стали костерки разводить, шашлыки жарить. Все радовались солнышку после вьюжной холодной зимы.

Ольгу Смирнову тринадцати лет обнаружили на полянке. В этот раз сомнений не возникло – убийство. Перерезанное горло, порванные колготки. Девочка была из детдома, пропала за месяц до обнаружения. О ней сильно не беспокоились – сбегала не раз, беспризорничала, жила по подвалам, затем возвращалась. Последнее время пристрастилась к курению – педагоги постоянно её ругали за это. А здесь пришло тепло – как не разгуляться?

Родителей у неё не было, оплакивать было некому. Воспитатели хоть и переживали, но всё больше за себя, – вдруг прокуратура решит, что подросток по их вине сбежал? Обидели или недосмотрели – вот результат. Но обошлось – выговоров никто не получил. Сирота – что с неё взять!

Червонцев потушил папиросу – при детях он не курил. Встал и прошёл в подростковую комнату. Ольга сидела за письменным столом, прямой затылок, светлые тонкие кудряшки вьются по шее. Склонив голову над раскрытой тетрадкой, что-то выписывала из учебника. Бледное личико сосредоточено, губки поджаты. Задание не получалось. Она откинула ручку в сторону и обернулась, смотрела с вызовом, хмурила брови. Червонцев пододвинул стул