Лобная местность - Руслан Николаевич Карманов

– Что всего нужнее человеку грешному? Милость Божия, невзыскание по грехам нашим, продолжение к нам долготерпения Божия, дарование еще времени на покаяние, самое возбуждение души к покаянию, прощение грехов, а в конце концов – помилование на Страшном Суде Божьем, – частенько за обеденным столом повторял отец Евстафий наставления Иоанна Кронштадского.

Мысли о Страшном суде мэра Несмышляева не особенно волновали, потому что в силу собственной молодости он еще не задумывался о том, что когда-нибудь навсегда покинет этот мир и предстанет перед Господом.

А вот обеды в храме были вкусными в режиме настоящего времени. Иван, сидя за столом в трапезной, как обычно, потупив взор, кивал головой, в пол-уха слушал наставления отца Евстафия, и с большим рвением налегал на дары божьи. Но это было до той поры, пока нехороший слушок не дошел до ушей мэра.

Если бы не конфликт с губернатором, Иван Петрович, вряд ли бы пришел на исповедь. Но настало и его время. Пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Мэр по сотовому набрал номер отца Евстафия и договорился о встрече в Никольском храме.

В будний день в церкви было совсем безлюдно.

Имя исповедующегося, священник перед аналоем спрашивать не стал. Он и так прекрасно знал, как зовут главу города. Но покрыл голову Ивана епитрахилью и спросил: «Что раб божий желает исповедать пред Богом?».

И Иван Петрович, как никому и никогда, совершенно искренне поделился с батюшкой тем, что его особенно волновало.

– Грешен, я батюшка. Путь был мне предназначен, да свернул я с него. Был учителем – стал чиновником.

– Христос с детства помогал плотнику Иосифу. И сам знал это ремесло. Но нам неизвестно, был ли плотник Иосиф счастлив в своей работе или же занимался ею по смирению и безысходности. Но мы знаем, что святое семейство было счастливой семьей. Уверен, что в этом немаловажную роль играло и играет правильное отношение к труду. Если тебе не нравится работа чиновника, не бойся начинать заново или вернуться к тому роду занятий, к которому лежит душа. А, быть может, это и есть твое истинное предназначение, служить своему народу, преумножая славу родного края и Отчизны нашей?

Ивана удивился вопросу протоиерея. Точного ответа на него он не знал.

– В чем еще хочешь покаяться, раб божий Иван? – не услышав ответа, снова спросил мэра отец Евстафий.

– Грешен в том, что вчера назвал дураком самого губернатора…

– Обиженный кем-либо, не будь злопамятен, и когда обидевшие тебя покажут ласковый вид, обратятся с речью к тебе, не обрати сердца своего к злобе, а говори с ними ласково и добродушно, как будто бы ничего не бывало между тобою и ими. Научись побеждать благим злое, злобу благостью, кротостью и смирением, – как по писаному давал наставления справный протоиерей.

В храме снова воцарилось молчание. Иван медленно переваривал слова священника.

– Это все, что беспокоит тебя, сын мой? – снова задал вопрос батюшка.

– Грешен в том, что в трапезной этого храма больше думал о хлебе насущном, чем о спасении души.

– Будешь удерживать чрево от пресыщения и услаждения, а также и тело от излишнего покоя, и Господь вскоре поможет тебе более работать для души, чем для тела, – приглушенном басом ответил поп.

– И грешен в блуде телесном я, батюшка…

– Против блудных помыслов вооружайся воздержанием в пище и сне, старайся всегда находиться в труде и при деле. Раб божий, назначаю на тебя епитимью: от блудной страсти молись преподобному Иоанну Многострадальному и святой мученице Фомаиде, каждый день клади по три поклона. Молись и за тех сестер, к которым имеешь расположение… Или за братьев?

Задав этот вопрос, отец Евстафий как-то особенно нежно и выразительно посмотрел на Ивана, который, наверное, впервые за долгие годы поднял глаза на своего собеседника.

От этого взгляда священника мэру стало не по себе.

– К сестре, к сестре я имею расположение, – буркнул Иван, густо покраснел и опустил глаза.

– Если себе легко всё прощаешь, если согрешишь против Бога или против людей, тогда легко извиняй и других, – как будто извиняющимся тоном сказал протоиерей, словно пытался вложить в свои слова собственное покаяние. А после прочитал разрешительную молитву над головой Ивана.

У иконы Иоанна Крестителя мэр поставил в храме три больших свечи, а от трапезы с отцом Евстафием отказался, сославшись на срочные дела.

Поп грехи прощает, а полиция все их знает.

Визит в храм божий не спас Ивана от земных проблем. Через час после исповеди в его кабинете раздался звонок. Хорошо известный Ивану Петровичу голос руководителя администрации губернатора ему сообщил: «Сергей Андреевич Секиров ждет вашего заявления об отставке».

Конечно, Иван от страха подписал бы прошение в ту же секунду, едва руководитель администрации губернатора повесил трубку. Так бы, вероятно, и произошло, если бы не Василиса.

После неприятнейшего звонка, мэр вбежал в кабинет к заместительнице: «Что же делать? Я пропал». Любовница поднялась из кресла ему навстречу, отработанным до автоматизма движением схватила Ивана Петровича за галстук, привлекла к себе и горячо шепнула в самое ухо: «Надо бороться, Иван. Будь мужчиной, мой козленочек». Что было дальше в кабинете в кабинете Василисы пояснять не нужно. Кому гнило, а им было мило.

Весь фокус этой истории с отставкой мэра оказался в том, что даже всесильный губернатор Секиров не мог в одночасье пусть даже самым волевым решением снять Несмышляева с должности, потому что только совет депутатов города Л. имел на это право. Однако для этого требовалось собрать кворум на заседании горсовета.

Василиса Перемудрова сделала всё, чтобы не было никакого кворума. Депутаты горсовета боялись ее гнева не меньше, чем губернаторского. «Губернатор – далеко, а Перемудрова на месте, и пока влиятельная фурия не покинет свой пост, она может так прижать наш бизнес, что по миру пойдешь за то время, пока в городе не установится новая власть», – примерно так рассуждали депутаты – местные бизнесмены и находили сотню мнимых причин, чтобы не являться на заседания горсовета.

Естественно, губернатор рассвирепел от того, что в городе Л. его указания волшебной силы не имеют. И только лишь через месяц после неприятнейшего звонка из областной администрации, когда нужный компромат на мэра города Л. был собран и сшит в папочку следователем Сергеем Чеботаревым, Несмышляев был арестован, сменив кресло чиновника на шконку в СИЗО.

Однако за этот месяц Иван Петрович успел дать столько интервью журналистам, что мелькал по телевизору и на газетных полосах не реже, чем, даже страшно сказать, глава государства. Губернатор не мог запретить опальному мэру общаться с прессой. А Василиса Перемудрова поощряла медийную активность любовника не только в СМИ, но и в социальных сетях.

Как выглядели это поощрения, прекрасно знали