Пролегомены российской катастрофы. Трилогия. Ч. I–II - Рудольф Георгиевич Бармин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот так Николай II понимал свой долг перед Россией! Не об армии и России он думал в эти грозные дни, а прежде всего о своей семье, а фронт, Россия — катись они к черту! И после такого забвения своего царственного долга, предательства всех и вся — этот венценосный кретин еще осмеливается кого-то обвинять в обмане, трусости и предательстве! А вот другой пример служения долгу. Дядька царевича Алексея матрос К. Г. Нагорный мог спасти свою жизнь, если бы отрекся от Николая II, но не отрекся (!) и был в Екатеринбурге расстрелян за свою верность царю. А Николай II отрекся от Бога, престола и народа. Матрос исполнил свой долг до конца, император подло смалодушничал.
В многочисленных комментариях, посвященных отречению Николая II и явно ему сочувствующих и осуждающих его ближайших генералов за якобы их предательство своего главнокомандующего, клятвопреступление присяги и прочие грехи, почему-то я ни разу не встретил ссылки на настойчивые попытки Алексеева и Лукомского отговорить Николая II от поездки в столь судьбоносные для страны минуты в Петроград, а уж если ехать, то в Особую армию, с помощью которой попытаться восстановить порядок в столице (АРР. Т. 2. С. 19). Какой-то критик осуждает генерала Гурко (заменившего начальника штаба Алексеева на время его лечения в Крыму), не выполнившего требования Николая II в середине января 1917 года о присылке в Петроград кавалерийской дивизии. Гурко запросил командующего Петроградского округа генерала Хабалова, тот решительно ответил, что размещать дивизию негде. Гурко не настоял, Николай II тоже (Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II. Мюнхен. Т. II, 1949. С. 236). Вот такой уровень требовательности и исполнительности! Уж если ты настаиваешь на присылке кавалерийской дивизии, то доведи дело до конца!
Адмирал Бубнов полагал, что невыезд Николая II из ставки ничего не изменил бы, так как там находилось все в руках начальника штаба Алексеева (Виктор Кобылин. Анатомия измены. Император Николай II и генерал-адъютант Алексеев М. В. (истоки антимонархического заговора). СПб., 1998. С. 265). Как знать?! Безусловно, Николаю II легче было бы руководить подавлением смуты в Петрограде, но и присутствие его в ставке стесняло бы в определенной степени Алексеева. Из ставки он мог непосредственно связываться с командующими фронтами и влиять на ход событий — прояви он волю к борьбе! Но Николай II был больше озабочен судьбой семьи, чем России, и выехал в Царское Село, оказавшись не у дел.
Что стало с отрядом генерала Иванова? 28 февраля он прибыл в Царское Село, оставил солдат в поезде, начал переговоры с начальником гарнизона и комендантом города. Местные воинские части вели себя относительно лояльно (не знали о количественном составе отряда Иванова), и при решительных действиях их еще можно было обратить на помощь режиму. Но таковых не было, и скоро местные части окружили поезд Иванова и заставили его уехать в Дно (АРР. Т. 2. С. 21).
Не помогли режиму и пехотные части, прибывшие с Северного фронта. В Луге они были встречены делегатами от местных запасных частей, распропагандированы и объявили, что драться против своих не будут (АРР. Т. 2. С. 20–21).
Тем временем поезд с Николаем II железнодорожники не пропустили, и ему пришлось взять курс на Псков, куда он и прибыл в 19 часов 1 марта. Оттуда в 0 часов 20 минут 2 марта он отправил в Царское Село телеграмму Иванову (которого там уже не было!): «До моего приезда (в Царское Село. — Б.) и доклада мне никаких мер не предпринимать». В эту же ночь — в 1 час ночи 2 марта — Николай II после разговора с генералом Рузским приказал вернуть на фронт все воинские части, которые были двинуты на Петроград для подавления мятежа (АРР. Т. 3. С. 254–255). Эта телеграмма — прямой укор всем, кто обвиняет начштаба ставки Алексеева и его генералов в якобы саботировании отправки приказов Николая II в адрес командующих фронтов о присылке войск в Петроград для наведения порядка. Сам всех отправил обратно! Мотив был, видимо, один: избежать кровопролития. Смалодушничал! Надо было биться до конца! Уж если привык во всем полагаться на Бога, то и в сложившейся ситуации надо было положиться на его промысел: дождаться подхода всех вызванных войсковых частей и, если они окажут ему поддержку, попытаться одолеть бунтовщиков. И уж если бы и они все перешли на сторону Временного правительства — оставалось только застрелиться, хотя бы ради спасения чести мундира. Перед взором любого императора должен всегда стоять образ спартанки, которая, протягивая щит сыну, отправлявшемуся на войну, напутствует: «Твой отец сумел сохранить его для тебя. Так же и ты: сохрани его или умри» (Плутарх. Застольные беседы. Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1990. С. 338). Или, перефразируя: отец сохранил для тебя державу — сохрани ее или умри. Но нет, жалкое чувство беспокойства о судьбе семьи стало выше долга, чести, интересов державы! Поспешил отречься — и сдался на милость победителя. Что может быть позорнее для императора! Царь сам загнал себя и других в цейтнот, в условиях которого принимать адекватные с калейдоскопической быстротой меняющимся событиям решения было чрезвычайно затруднительно. Время для подавления мятежа катастрофически упущено, и на «висячем флажке» истории решения приходилось зачастую принимать чисто импульсивно. Это только будущим летописцам в тиши их кабинетов легко было выявлять плюсы и минусы игроков разыгрываемой трагедии, а каково было самим игрокам под давлением ежечасно поступающей грозной и непроверяемой информации принимать решения?! Поставьте себя на место Родзянко, Рузского, Алексеева. Вот, например, к Родзянко поступают сообщения о движении войск для подавления мятежа. Кто он — мятежник, монархист?! Какова его судьба в случае подавления мятежа? И т. п. Или положение Рузского. Царский поезд блокирован, в Царское Село его не пропускают, Петроград и Москва охвачены беспорядками, в Петрограде сотни тысяч восставших солдат, войска, посланные на усмирение восставших, братаются с последними, восстание разрастается, что там
