Пролегомены российской катастрофы. Трилогия. Ч. I–II - Рудольф Георгиевич Бармин

провалы которой проросли метастазами гражданской войны 1905–1907 годов, в которой едва уцелел. Согласившись с испугу на образование Думы и даже коалиционного правительства, в дальнейшем благодаря династической спеси и малоразумию наотрез отказался с ней сотрудничать. Вопреки христианским заповедям, испытывал зависть к подлинно государственным мужам, своим авторитетом обрекавшим его на нахождение в тени их фигур. А потому при первой возможности избавлялся от них — в ущерб короне и государству. Благополучие последнего его мало интересовало. Иначе бы не бросил совершенно не подготовленные страну и армию в пучину Первой мировой войны. Хотя близко стоящие к нему авторитетные люди предупреждали, чем это может кончиться для него и империи. Безграничное упрямство одолело доводы разума. В итоге под тяжестью им же посеянного хаоса малодушно отказался от престола, хотя в таинстве миропомазания на царство содержался принцип служения Богу, народу и государству. Отрекаясь от престола, малодушно разрывая мистическую связь с Творцом, Николай II отрекался от служения Богу, отечеству, народу и армии. В акте отречения он трусливо предал все высшие принципы российского державостроения. И этого труса, всю жизнь прожившего в свое удовольствие и никогда не испытывавшего мук созидания, никогда не истязавшего себя постами и не изнурявшего себя работой по возвышению духа своего во благо отечества, развалившего державу и предавшего всех и вся, высшие иерархи современного российского православия приобщают к лику святых. Свой поступок оправдывают злодейским убийством Николая и его семьи. Злодеяние было. Но до убийства его никто не пытал, на костре не жег, отказаться от веры не требовал. Вот если бы его пытали, требуя отказаться от веры, как солдата Родионова, а он бы мученически перенес все пытки и от веры не отказался — вот тогда бы он заслужил право быть причисленным к сонму святых. А то был убит наповал первым же выстрелом, после чего уже и жгли, и рубили и т. д. Но мертвому это не больно. Огнепоклонники тоже жгут всех умерших или убитых. И сегодня многих после смерти сжигают в крематориях, но никто же их к лику святых не приобщает.

Николай II сам торил дорогу к своей Голгофе, и за издевательство над его трупом еще нет оснований почитать его как святого. При жизни он должен был испытывать величайшие муки и совершать подвиги. А их не было. Поэтому его канонизация как святого носит чисто спекулятивный характер. Да и кто канонизирует его? Иерархи, запятнавшие себя в течение десятилетий в тесных связях с богоборческой властью, которые клянут эту власть сегодня, хотя при ней жили припеваючи. Могут ли эти иерархи, вопреки Христу торгующие сегодня с разрешения властей водкой и табаком, тем самым способствуя вымиранию населения и попирая церковные каноны, иметь твердые принципы и иметь моральное право кого-либо канонизировать как святых?! По-заячьи тряслись при советской власти, сотрудничая с КГБ, за веру мученически не страдали, то есть вели себя лицемерно, фарисейски. Поэтому душу труса хорошо понимали, потому и канонизировали морального труса Николая II в расчете на свою будущую канонизацию. Как же, подвиг совершали, возводя труса в облик святого! И потому правы представители Русской зарубежной церкви, отказываясь от признания Николая II святым. А мотивация ими своей позиции убийственна: «…последнее царское правление состоит из мучительной цепи ошибок и непонимания религиозной цели своего царского правления; Николай II не следовал путями Бога; пребывал в прельщенности внешним благополучием; монарх, не имевший нужной веры и не бывший примером веры, не захотел собрать церковный собор» (Архиепископ Иоанн Шаховской. Вестник русского христианского движения. Париж, Нью-Йорк, Москва, 1990, № 159. С. 234), хотя группа архиереев РПЦ трижды взывала к нему об этом с 1903 по 1912 годы (Династия Романовых в письмах митрополита Филарета. М., 1999. С. 78). «…Грязь Распутина, лившаяся на престол царский, — это явление духовного блудодеяния, в которое был введен царь; кроме мучеников за Христа, никого не надо прославлять; царь Николай Александрович — не исповедник и не мученик, и его «Дневник» и «Письма императрицы» свидетельствуют, сколь несоответственен был он своему положению и своей ответственности; помазание св. миром есть усугубление ответственности, а не провозглашение святости человека в Церкви; причисление к лику святых Николая II (отрекшегося от российского престола своих отцов под общественным давлением группы политиков) искривляет само понятие святости (Архиепископ Иоанн Шаховской. Вестник Русского христианского движения. Париж, Нью-Йорк, Москва, № 159. С. 236, 240–241). В этом же ключе мыслит и служитель отечественного культа митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай: «По моему мнению, вопросу о канонизации бывшей царской семьи мы посвящаем слишком много времени. Представьте себе, человек в здравом уме, в твердой памяти отрекается от армии, государства, от церковного миропомазывания, практически отрекается от своего народа…» (Династия Романовых в письмах… С. 76).

Вот объективная оценка двадцати двух лет деяний последнего Романова. Не может быть святым святотатец.

Социалистическая чума

С 25 октября 1917 года и по 20 августа 1991 года в России власть принадлежала большевикам-коммунистам. Этот период отечественной истории официально именовался эпохой социализма, «воплотившего в жизнь вековую мечту человечества о справедливом государстве. В нем все принадлежало народу» (Советская Россия. 05.04.2007). Действительно ли эта эпоха воплотила вековую мечту человечества о справедливом государстве, в котором все принадлежало народу, и каковы истоки этого русского «государства-солнца»? Почему, несмотря на столь чудовищные жертвы в течение десятилетий, невиданные в истории, этот колосс рухнул в считаные часы? Возникают вопросы и к предшествующей политико-экономической формации: какие аспекты внутренней и внешней политики самодержавия способствовали историческому наращиванию социалистами идеологического и политического потенциала? Почему в течение продолжительного отрезка времени самодержавие не смогло обезвредить смертельное для династии и России политическое движение?

Сказать, что полицейский аппарат самодержавия не проявлял интереса ко всякого рода кружкам или дворянским посиделкам, было бы искажением истины. Власть пристально интересовалась и славянофилами, и западниками, и тем более чуждыми органической почвы социалистами. Правда, слишком увлекшихся наказывала весьма либерально: отеческим внушением или ссылкой в какую-нибудь не столь отдаленную от столицы губернию, чтобы, окунувшись в толщу народной стихии, идеологически оздоровились, поняв неадекватность своих горячечных теорий незамысловатым потребностям православного люда, при общении с которым лишний раз убедились бы, как они далеки от народа. Одним подобная педагогическая профилактика пошла на пользу, другие же еще более заматерели в своих убеждениях, посчитав подобное обхождение с ними неоправданным насилием над личностью. Жаль, эти вольнодумцы 30–40-х годов ХIХ века не дожили до воплощения своих идей, когда отклонение от официальных истин стало караться «перековкой» в ГУЛАГе или девятью граммами свинца в ближайшем чекистском подвале. Да и «перековка» для