Профессор Амлетссон - Адель Гельт

Над столом соткался очень четкий — не менее, чем в восемь тысяч точек, а то и поболее, морок, изображающий очень маленького гнома: не карлу, коренастого и основательного, а именно гнома, тонкого, звонкого и большеглазого. В Северной Европе их почти не осталось, и даже население уже путает карл и гномов между собой, но лично я разницу знаю и понимаю. Так получилось, что небольшой поселок гномьих колонистов соседствовал с нашим семейным хутором, и с некоторыми чадами мелкого народца я даже водил детскую дружбу.

Морок встал на столешнице, нашел мнимыми глазами мою морду, установил зрительный контакт. «Здравствуйте, профессор. С Вами на связи дежурный ассистент зала делегаций» - представился гном. «Коммандер Верещагин подойдет через семь минут. Может быть, пока Вы его ожидаете, желаете получить кофе и пирожное?»

- Холодной воды и яблоко, если можно, пожалуйста. - Запрос выглядел и был нестандартным: это мне захотелось похулиганить. Было страшно интересно посмотреть, как местные службы станут выкручиваться. Службы выкрутились.

Я успел вылакать почти все содержимое белой миски, украшенной очень красивым этническим синим рисунком и даже разгрызть яблоко: искомый коммандер явился секунда в секунду, правда, выяснилось, что он — не подполковник, а майор.

Видимо, в Союзе тоже принято «подтягивать» из вежливости звания, убирая уточнение, обозначающее понижение на ранг: коммандер-лейтенант, на армейские деньги майор, стал, таким образом, просто коммандером, то есть подполковником. Оставалось не очень понятным, отчего к таможенному офицеру вообще применяются флотские звания, но этот вопрос я тоже зафиксировал в ментальной сфере и оставил на потом.

- Профессор Амлетссон? - уточнил офицер.

- Коммандер? - полувопросительно подтвердил я.

- Меня можно называть майором, tovarisch Vereschagin или, если желаете и сможете, Pavel Artemievich.

Майор, как и, покамест, каждый встреченный мне советский, оказался на диво колоритен. Впрочем, где-то там, в параллельном потоке сознания, крутилась вторая мысль на тот же счет: возможно, все дело попросту в новизне типажей, а так подобных необычных персонажей, наверное, человек по десять на каждую дюжину.

Майор оказался крупен до грузности, седовлас, броваст и усат. Еще он совершенно точно был по-уставному причесан и гладко, до синевы, выбрит, но все равно создавал странное ощущение: будто волосы его взъерошены, подбородок же отмечен трехдневной щетиной… Возможно, таможенный офицер просто не успел привести себя в порядок, да и наложил поверх лица не очень стойкий, просвечивающий, морок…

Вся беседа, на которую я — предварительно — отвел не менее часа, заняла буквально несколько минут, и показалась чистой формальностью. Майор быстро и понятно объяснил мне, что, раз у меня рабочая виза на десять и более суток, мне положен специальный документ. Ему, представителю таможенной службы, документ этот надлежит заполнить и оформить, а мне, иностранному гражданину, постоянно иметь при себе.

Вопросы задавались по существу, майор, с неожиданной для крупного человека, ловкостью, колотил пальцами по клавиатуре, занося данные в невидимую для меня форму.

Я вдруг понял, что клавиши не щелкают, и их совсем не видно с моего края стола. «Маголографическая!» - позавидовал я: именно такую клавиатуру некий профессор давно себе хотел, но денег та стоила совершенно запредельных, что в Ирландии, что в Исландии, что на острове Придайн. Приходилось облизываться и экономить.

С учетом того, что рабочего блока вычислителя не было видно тоже, оснащение и снабжение простого таможенника вызывало восхищение: счетник, целиком убранный в эфирный план, был штукой удобной, полезной и куда более дорогой, чем новейшая клавиатура.

Беседа прошла легко и просто, уложились в двадцать минут: затруднение вызвал только один вопрос.

- Otchestvo? - спросил меня таможенный майор, не обнаружив, очевидно, требуемого в моих документах.

- Что, извините? - не понял я.

- В советских документах обязательно должно быть Otchestvo, производное от имени отца, - сообщил мне майор Верещагин. - Это… своего рода третье имя, оно замыкает эфирную триаду персональных данных: у нас, в СССР, все устроено так: данные эти надо обязательно собирать, хранить и обрабатывать особым образом, и на этот счет даже имеется специальный закон. Другое дело, что в иностранных документах третьего имени может и не быть…

- Видите ли, господин майор, - решил прояснить я, - мое последнее имя, которое Амлетссон… Так вот, я родом из Исландии, что Вам, конечно, прекрасно видно в моем досье. Там, в Королевстве, я родился и вырос, и Лодур Амлетссон — это, на самом деле, Лодур, сын Амлета. Если пользоваться вашей терминологией, то Амлетссон — это сразу и фамилия, и otchestvo, и иногда из-за этого возникает путаница. - Я скосил взгляд туда, где немногим ранее проявлялся морок дежурного ассистента: вдруг, откуда ни возьмись, появился аппетит. Еще пара яблок бы точно не помешала, но их мне никто предлагать не торопился, поэтому пришлось продолжить объяснение.

- Так вот, в моем случае будет правильным написать Lodur Amletovich Amletov, если я правильно понял структуру принятой в Союзе именной триады.

В итоге решили, что отчество, ввиду его отсутствия, иностранцу можно не использовать, а в графу «уважительная форма обращения» лучше всего вписать просто имя и фамилию: получалось почти так, как принято у местных.

С учтивым таможенным майором попрощались почти сердечно: первый из уполномоченных советских офицеров то ли показался, то ли оказался человеком совершенно нормальным — разве что, выглядел несколько более уставшим, чем был, если судить по тембру голоса.

Дверь, что вела из зала делегаций на совсем уже советскую территорию, оказалась иной что внешне, что функционально: та была намного меньше входной и совсем непрозрачная.

Я вышел из зала через эту, вторую, дверь. Тут получилось вот что: нос к носу столкнулись с девушкой Анной, рядом с которой попарно левитировали оба моих чемодана, саквояж и портплед.

- Как видно, формальности заняли совсем немного времени, профессор? - все на том же архаичном британском осведомилась tovaristch Стогова. Впрочем, ожидать иного обращения пока и не стоило. - Ваш багаж едва успел оказаться мной получен.

Честно говоря, скорость получения багажа поразила, восхитила и снова заставила задуматься о чине, в котором пребывает моя северная чичероне.

Меня сложно назвать домоседом, хоть и летать мне до того не приходилось, однако, получение багажа — процедура, знакомая каждому путешественнику. Иногда багаж удается получить не весь, иногда — немножечко не свой, иной раз и вовсе продолжаешь путь, горько оплакав пяток сорочек, пуловер и почти новые брюки… В любом случае, получать багаж — долго, у проводника и переводчика же сложная процедура заняла каких-то два десятка минут или около того.

Впрочем,